В своей жизни Лера стремилась делать только то, что в кайф, а в кайф ей было быть полезной. В Союзе Коновальцев поручил ей, помимо обзвона перед мероприятиями, вести группу ВКонтакте, где она выкладывала короткие заметки и красиво оформляла посты. И какие бы усилия она ни прикладывала, результат оставался вялым – сто, ну от силы двести просмотров. Детская песочница и никакого масштаба!
Она знала – есть в ней способность громко заявить о себе, вот только её сдерживали – сдерживала идеология, сдерживали приличия, ведь Иван запретил в организации употреблять алкоголь, курить и даже материться, сдерживали отношения (а вернее их отсутствие) с самим Иваном. Он требовал, чтобы Лера подписывала заметки от имени «пресс-службы», а она хотела видеть в постах своё имя, имя Леры Балабановой, ведь её заметки – творчество человека, а не безликой пресс-службы.
Быть безликой? Или быть кем-то – быть человеком?
Девушку разрывало чувство долга. Она ещё помнила реконструкцию, помнила те эмоции, помнила славное, такое родное слово – товарищество. Она обещала себе быть надёжным товарищем, и Коновальцев говорил ей, что отрекаться от собственных обещаний не достойно звания коммуниста. Он твердил о нравственной дисциплине, которой нужно научиться, и никогда не сдаваться, не сходить с намеченного пути.
– Мужество можно проявлять в разных формах, – убеждал он. – Например, в каждодневном труде на благо общества, в стойкости и верности. Воспитывай в себе нравственную дисциплину, какая была у Павки Корчагина. Он не гнался за дешёвым авторитетом. Почитай «Как закалялась сталь», посмотри, как выглядит настоящее мужество.
И вроде бы правильные слова он говорил, да только Лера не Павку Корчагина любила.
И день за днём, месяц за месяцем тотальная, удушающая несвобода закрадывалась в сердце, и становилась тем незримым, что отделяло Леру от остальных членов Союза.
В очередную годовщину Октябрьской революции она пришла на демонстрацию, где Иван всучил ей флаг и указал на шеренгу вытянутых по струнке австрийских курток с начищенными бляхами и медальками:
– Орлы! Орлы! – и наклонился к Лере. – Только дышат.
Ей не было дела до «орлов», единственная военная форма, которая ей нравилась – форма Ивана Коновальцева. Только чтобы видеть его в ней, она и вступила в Союз.