Анжела коснулась тряпки, которой они с матерью мыли посуду. Липкая от неотмытого жира, она противно клеилась к пальцам. С такой чистую посуду не получишь, и Анжела намылила её жёлтым обмылком, старательно потёрла зажёванный кусок материи и прополоскала. Так два раза. Наконец за него можно взяться без омерзения. Посуды в мойке стояло немного – три чашки, три тарелки и внизу сковородка из-под картошки. С ней пришлось изрядно повозиться – капельки жира, блестя на свету всеми цветами радуги, никак не хотели исчезать полностью. Всякий раз, когда Анжела поворачивала сковороду в сторону окна, маленькие, словно приклеенные к чёрному, закопченному с годами металлу, частички воды то тут, то там загорались жёлтыми и синими огоньками снова. Красиво, но к жиру Анжела испытывала чувство брезгливости. С этим надо бороться.
Наконец с посудой покончено, а часы, увы, опять продвинулись на полосочку всего – минутная стрелка проползла только четверть круга. Тщательно вымыла руки, теперь – собой заняться. Брови подвести, реснички тоненькие почернить, чтоб заметней стали, накрасить губы, усилить контур глаз, чтоб не казались азиатскими. Откуда у неё этот киргизский разрез? Анжела рассматривала себя. Оценка пять. Брови стали заметны, ресницы почти как у большой детской куклы, – здорово! И глаза скруглились, даже будто побледнее стали, вовсе уже не карие, до черноты. Теперь причёска, ей придать правильную форму: вот так, вот, теперь небольшое, совсем не скуластое, как иногда кажется, личико обрамлял плотный венец густых каштановых волос.
Но время всё ещё тянулось медленно – девять тридцать пять. И сигареты на балконе кончились – не покурить. Анжела присела в единственное кресло в квартире – напротив телевизора. Его протёртую обивку, высвобождаясь из пожизненного плена, грозили пробить стальные пружины, они кололи мягкое место, но почему-то никому, кроме Анжелы, это не мешало. По всем каналам шла какая-то муть: то перестройка и партия, то фильм для детей, вытащенный из совсем древнего загашника, то репортаж из дебрей капитализма. Выключила, уставилась в потолок. На побелке висела мёртвая паутинка с налипшей пылью. До потолка генеральная уборка никогда не добиралась. Там, со стороны улицы, на стыках со стеной расползались узорчатые трещинки. Верхний бордюр обоев в двух местах отклеился и трясся на сквозняке как осенний лист. Квартира давно просила ремонта, но его постоянно переносили с отпуска на отпуск.