Серафима улыбнулась дочери и взяла её на руки, почувствовав на своей шее жаркое дыхание ребёнка. Женщина едва сдерживала слёзы, не желая покидать Вареньку ни на секунду, однако страх матери быть обнаруженной и убитой вместе с девочкой в кладовке оказался сильнее страха оставить дочь одну, в надежде на её спасение.
Серафима отнесла Вареньку к дальней стенке кладовки и поставила её на пол.
– Садись за мешком с каштанами и желудями, и будь тихой, как мышка, – сказала женщина, уложив на холодный пол пару пустых мешков.
Варенька послушно села на холщовую ткань и провела пальцами по её шершавой поверхности.
– Здесь так темно и грустно, – промолвила девочка, пытаясь разглядеть лицо матери.
– Темнота защитит тебя, сделав невидимой, – ответила Серафима. – Когда плохой дядя войдёт в кладовку, то не увидит тебя, если ты сама себя не выдашь.
– Мне всё равно очень страшно.
– Знаю, доченька.
С этими словами мать сняла со своей шеи нательный крестик, одела его на Вареньку и поцеловала девочку в нахмуренный лобик. – Будь храброй и ничего не бойся. Пока на тебе мой крестик, с тобой ничего не случится.
– Я люблю тебя, – промолвила Варенька и, уткнувшись коленями в шершавые мешки на полу, заключила Серафиму в свои объятия.
– Я тоже тебя очень люблю, – ответила женщина, усыпав лицо дочери поцелуями. – Всё будет хорошо!
Собрав всю волю в кулак, Серафима отпустила девочку, вышла из кладовки и прикрыла за собой дверь, скрывшись в молельной. Варенька прислонилась к холодной стене кладовки и сжала в ладошке мамин крестик с верой в то, что тот защитит их обеих от нависшей над ними угрозы.
В молельной женщина прошептала перед Казанской иконой Божией Матери молитву о благополучии дочери и погасила свечу, горящую на алтарном столике. Затем Серафима зашла в свою спальню, взяла со стола семизарядный «Наган» и спряталась в платяном шкафу, позади висящей в нём одежды.
Так, испуганные мать и дитя погрузились в кромешную тьму, уповая на скорейшее воссоединение. Представляя дочь одиноко сидящей на полу холодной кладовки, Серафима едва сдерживалась, чтобы не броситься к Вареньке. Женщине хотелось плакать, однако слезам она мужественно предпочла крепкое сжатие в руке револьвера.