Лужин считает и просчитывается. Но просчитывается и Раскольников. Казалось бы, его возмущает (как и его автора) хладнокровная констатация неизбежности разрушенных судеб бедных людей: «Такой процент, говорят, должен уходить каждый год… куда-то… к черту, должно быть, чтоб остальных освежать и им не мешать. Процент! Славные, право, у них эти словечки: они такие успокоительные, научные. Сказано: процент, стало быть, и тревожиться нечего». И старуха, как все помнят, процентщица. А разве теория Родиона Романовича не о проценте – тех, кому всё можно, и тех, кто должен повиноваться и дрожать? Разве, рассчитав всё до мелочей, он не убивает Лизавету, ради которой (которых), по-видимому, и задуман его поступок? Разве он воспользовался награбленным? Разве он помог хоть кому-то взятыми у старухи деньгами?
В этом, очевидно, главная роль Лужина – это кривое, но всё же зеркало – одно из зеркал – теории Раскольникова. Задумав свой шаг против лужиных, Раскольников обнаруживает свою близость с ненавистным ему господином; вынести это ему нелегко.
«Я вас не вылечу» – «Преступление и наказание»
Свидригайлов (собственной персоной) появляется сразу после кошмарного сна Раскольникова, в котором тот убивает и не может убить старуху процентщицу. Зло нельзя убить топором – это очевидный смысл сновидения; есть и другой, что вскоре становится ясным: как Свидригайлову являются его жертвы – Марфа Петровна, лакей Филипп и девочка, над которой надругался пресыщенный развратник, – так и Раскольников видит во сне старуху.
Очень важен разговор о будущей жизни. «Я не верю в будущую жизнь», – говорит Раскольников (и это правдивые слова, в отличие от тех, что он говорит Порфирию). А Свидригайлову будущая жизнь представляется банькой с пауками, что даже пугает Раскольникова. «И неужели, неужели вам ничего не представляется утешительнее и справедливее этого! – с болезненным чувством вскрикнул Раскольников. – Справедливее? А почем знать, может быть, это и есть справедливое, и знаете, я бы так непременно нарочно сделал! – ответил Свидригайлов, неопределенно улыбаясь. Каким-то холодом охватило вдруг Раскольникова при этом безобразном ответе». Иными словами – вечность есть продолжение земной жизни; если здесь она – битва сладострастных пауков, то справедливо было бы, чтобы такой она осталась бы и по другую сторону бытия.