. Вот и стал Серёга Поручиком. К тому же он был всегда достойно спокоен, как и подобает настоящему мастеровому человеку, но женщинам, конечно, в этом виделось достоинство другого рода, и поэтому они его любили сильнее, чем он их (он их тоже очень любил, но они
сильнее), и всё это здорово работало на образ бравого ловеласа-поручика из народного эпоса. Но больше, чем ловеласом, он всё же был технарём. Железки свои он одушевлял, любую гайку мгновенно представляя в её генезисе от шахтёрского отбойника, отколовшего кусок руды в душном забое, до гаечного ключа слесаря, закрепившего её в агрегате. Гайка за это ему открывалась, сочувствовала и слушалась. И сейчас пытался передать свой опыт общения с металлом Капитану:
– Ты её не молотком, ты её сначала обхвати…
– Пассатижами? – Капитан был уже «где-то».
– Да что с тобой сегодня? Ведь едем! – Поручик знал, с каким рвением Капитан собирался в этот колхозный заезд, и теперешняя его рассеянность смущала. Внешне, как и все в команде, Поручик вроде бы и не придавал значения фантастическому капитанскому ожиданию, но в глубине души и сам надеялся на так лелеемое и приближаемое Капитаном чудо, тем более что основания на такие надежды были и у него, как, впрочем, и у каждого из команды – не в такой уж и глубине жила эта надежда…
По правде, настроение у Капитана с утра было паршивенькое – угадал встретиться минут двадцать назад с дозиметристом Крючниковым, тот тоже ехал в колхоз. Жили они в соседних подъездах, надо же было выйти в одну минуту и столкнуться: Крючников с рюкзаком в сторону горки, Капитан с рюкзаком и байдаркой, чисто верблюд, в гараж, то есть навстречу. Не поздоровались – это ладно, плеснули друг на друга брезгливой ненавистью; и жалко, что свою растратил на урода, и крючниковскую отлепить от себя пока не получалось, вот и скручивает.
Позавчера чёрт их свёл в курилке около санпропускника. Все – а было в курилке человек шесть – вспоминали только что прошедший в городе День Победы, митинг, гулянья, пьянку, конечно, как без неё, салют, на который городская власть беспримерно раскошелилась, хоть и не круглая дата… ну, было что вспомнить – Праздник. И тут с привычной ироничной ехидцей встрял этот Крючников.
– А чего праздновали? Это ж день траура: двадцать миллионов бедолаг сдуло, а мы шапки вверх бросаем, тьфу! Кому такая победа? Еще раз победим, и некому будет с цветочками вокруг памятников бегать. Что празднуем-то, что? Вон немцы проиграли и живут как сыр в масле, а мы без штанов, но празднуем, идиоты. Заперли людей в Ленинграде, а теперь надуваемся: блокада, герои! Отдали бы – и миллион людей жив остался… Победи-ители! – И захихикал.