вистый. Супружница показывает ему книжку, пересказывает передачу, кротом слепым уже публично кроет, а он упёрся: «Не буду я столько срезать! Срежу – что останется?!.» Закончилось всё тем, что ночью поопилила она со злости, как могла, им все макушки по самое не расти – как в городе тополя в пеньки или столбы нещадно превращают. А саженцы меж тем оказались какие-то там «голден», да плюс груши, и разрослись они из-за макушек тех опиленных шарами прямо, а уж плодов что – пропасть…
Скандал скандалом, дело обычное, да мужику деревенскому работы и заботы выше крыши, мужикам здесь никак не до «города», и уж тем паче не до сада. Но Валерка наш и здесь волынку не жевал – машина ведь была, договорился с перекупщиком, подкопил деньжат – и незаметно выкупил ещё косилку и второй трактор, в общем, стал потихоньку фермерствовать.
Как только ещё подъезжаешь по сбитой дороге к нашей Россянке, так сразу прямо в глаза бросаются из всей деревенской мелочи два огроменных металлических ангара. Стоят они, блестят и высятся поистине как пирамиды – невиданно здоровых два поодаль, с двускатной крышей, и рядом с первым ещё один округло-арочный, постарше и поменьше. Пирамида от дороги первая, с окошком даже под крышей, как будто дом жилой – вблизи понятно, что туда вмонтированы две вырванные старые оконные рамы – и впрямь дом великана, творение рук конкурента Жёванного крота, а именно второго местного Фермера с Большущей Буквы по скромному прозванию Штёпа или Штёпка. Ангар его чуть кособок и ржав уже прилично, но поставлен первым. Вернее, рядом с ним, как на фотокартинке из Гизы, ютится ведь ещё арочный ангарчик родственника его Белохлебова – уж точно самого первого пионера- фермера, с самых девяностых, но перекупил он давно его по-родственному, за подобающую божественности фараонов цену.