Курил в подъезде, стряхивая пепел в жестяную банку на подоконнике.
По лестнице спускалась женщина в халате и с мусорным пакетом в руке.
Испуганно взглянула на меня. Я развернулся другой стороной, чтобы не было видно синяка.
По-стариковски шаркая сланцами, вышел «Иной». Он закурил и, облокотившись на перила, выдул струйку дыма.
Стоял и пристально смотрел на меня. Я насторожился. Бог знает, что у этих геймеров на уме. Сейчас вытащит нож, набросится на меня и перережет горло.
– Затрахался уже с этими старперами гнить, – неожиданно выдал он.
Я понимающе кивнул.
Затем, после недолгой паузы, племянник спросил:
– Слушай, а ты не знаешь, где можно «бошек» вырубить? У тебя есть выходы?
Я отрицательно помотал головой, всё ещё не веря своим ушам. «Иной» вполголоса матюгнулся, вдавил окурок в банку, закинул в рот жвачку и зашел в квартиру.
Позвонила Таня. Я пригласил её на нашу репетицию. Она с радостью согласилась, ненавязчиво попросив за ней зайти. И назвала адрес.
Я затушил бычок в пепельнице и вернулся к столу.
– Фу, а накурился-то, – бабушка замахала руками перед своим лицом, словно отгоняла надоедливую муху.
Я выпил рюмку водку. Затем, невнятно поздравив бабушку с юбилеем, встал из-за стола. Провожать меня никто не спешил.
– Пока, раздолбай с Покровки, – засмеялась тетя Катя.
Родственники успели прилично окосеть. Бабуля протяжно запела «Виновата ли я», сестра подхватила, через секунду заголосили остальные. «Иной» так и сидел, раздувая красные щеки и шумно сопя.
Мне надо было успеть заскочить домой и взять гитару.
Я присел на лавочку у подъезда Таниного дома. Гитару усадил рядом. Тарахтя крыльями, с березы спилотировал июньский жук. Я вытянул из пачки сигарету, закурил. На веранде детского сада раздавались пьяные выкрики гопников. Мужик в шортах и майке-тельняшке выбивал на кривом турнике ковер. Проехал толстый мальчик на горном велосипеде. За ним, звонко тявкая, припустила лохматая собачонка.
Таня выпорхнула из подъезда. На ней было лёгкое короткое платье, голубая джинсовая курточка и босоножки на платформе. Я выбросил окурок и поднялся.
– Ой-ой-ой, – она слегка коснулась моей брови, – больно?
– Терпимо, бывало и хуже, – строил из себя брутала.
Таня смотрела на меня с восхищением:
– Герой!
И поцеловала в щёку. Мне льстило, что отношения наши развивались так стремительно. «Бродвейское побоище», как стихийно окрестил драку я, этому очень способствовало.