Тогда я был еще студентом, а сейчас бы вряд ли позволил себе быть столь непосредственным.
– Конечно, – ответил он. – Вы можете вколоть мне двести миллиграммов морфина за раз.
А когда повисла неловкая пауза, он улыбнулся.
– Это шутка, – пояснил он слабым голосом и отвернулся от меня, глядя в окно.
Дело было весной, и на безукоризненно прополотых больничных клумбах благоухал цветущий кизил. В это время я часто замечал, что взгляд пациента был обращен в сторону садов, раскинувшихся за пределами парковочной территории. Машины приезжали и уезжали, солнечный свет наполнял окна, и медсестры заходили в его палату, принося с собой аромат свежего воздуха. Он же лежал и тихо наблюдал за тем, как продолжается жизнь, как она бурлит и плещет через край. В конце дня начинали собираться грозовые тучи, и он говорил, что с нетерпением ждет их приближения.
Члены его семьи понятия не имели, как подступиться к нему, что делать, что говорить, но что бы ни случилось, они приходили каждый день навещать больного: отец и мать жили в соседнем городе, на вид им можно было дать около 65 лет, по стилю одежды сестры, напряженной и энергичной девушки, можно было угадать, что она пополнила ряды офисных служащих. Все втроем они рассаживались возле его кровати и вели тот самый разговор ни о чем. Беседовали о походах в гости, о свадьбе, о Макгрегорах, которые по неизвестной никому причине продают дом и переезжают во Флориду. Об открытке, переданной прихожанами, о соседях через улицу, которые не забывали помолиться о его здоровье.
– О да, – говорил он, – в детстве я косил их лужайку. Как мило, что они все еще обо мне помнят.
Позже, когда они уходили, мужчина общался со мной. Ни он, ни я не были очень заняты в тот период жизни.
– Отец и мать до сих пор не могут смириться с тем, что я умираю, – говорил он. – Я просто не знаю, что им сказать. Они никогда об этом не забывают. И в беседах нужно быть всегда острожным.
Однако не верить в то, что он умирает, было невозможно. Его родители обсуждали со мной этот вопрос. Им хотелось узнать, сколько ему осталось жить.
– Я правда ничего определенного не могу сказать, – отвечал я. – Может быть, несколько недель, а возможно, считанные дни. Мне очень жаль.
Тогда его отец заплакал, но старался не показать мне своих слез.
– Мой муж – честный человек, – говорила жена после того, как мужчина вышел из кабинета. – Всю свою жизнь он ходил в церковь каждое воскресение. О своем сыне он молится каждую ночь. Он просто не понимает, почему все происходит именно так.