Томятся на узлах, чемоданах, газетках – радиоголос задерживает и отменяет рейсы.
К администратору тянутся кулаки с голубыми «молниями» похоронок.
Толпа под балконом буфета набухает пассажирами, нарастает недовольный гул.
Женщина похожа на девочку, перед недопитым кофе, опустила веки и тонко улыбается.
Может, вспоминает материю, что ускользнула, но осталась ей в ощущение? Понял, что ошибся, едва поднялась – материя аккуратно вылепила невеликий шар под ее платьем.
Горстка пепла из крематория, да загадочная улыбка женщины, похожей на девочку…
Стеклянная колыбель мелкого омута рюмки… Ее пальцы с бугорками усохших суставов, измучены работой девять десятков лет. Глаза без теплой старушечьей доброты, часто сердито не смотрят, или взгляд гневный и быстрый, как укол…
А я – третий побег этого стебля.
Ушли свидетели рождения, уйдут очевидцы, что жил.
Но смерти-то нет, пока дышишь, как сломанная только что ветка.
А придет – тебя не застанет…
Лиственные обнажили головы и укрыли могилу одеялом сухих листьев. Хвойные памятником вечнозеленой жизни.
С третьим глотком из фляги, как с последним звонком, очевидно – «займите свое место»… Порыв слетевшего ветерка, похож на вздох, сорвал слабый аплодисмент уже редких листьев – будто нехотя, трепеща и опасливо кружа, опускались на дорогую могилу.
…А губы тронуло безнадежное шутовство: «Сюда меня принесут в хозяйственной сумке? Или в полиэтиленовом пакете?»
«Еще не жила, вся жизнь впереди, сделаю аборт…»
«А мне детей Бог не дал. Вся жизнь позади, а еще и не жила».
«Здравствуйте» незнакомым, что возвращаются с деревенского погоста.
В ответ ироничная усмешка…
Ирония слетит с губ, улетит с ветром, пожелание останется – они этого не знают…
Еще перед ее глазами гроб с дешевой обивкой.
Пудрены небрежно голубоватые островки холода у висков.
А тут избыток безжалостной людской энергии клубится под потолком вагона пригородной электрички.
Солдаты в отвратительном камуфляже – разложившаяся трупная ткань на молодых телах – страстно хлещут «королями» и «тузами».
Пузыри жвачки на губах девиц, как предсмертная пена, будят легкую тошноту.
Тяжело бьет чугун колес, вагон качает, будто во сне.
…Чьи-то пальцы трогают ее щеки, держат плечи.
Женщина, очки в темной оправе, глядит, не мигая, сжимает ее запястье.
Бабушка тянет валидол:
– Прими, милая, под язык, лехчи станет.