– Чтобы друг друга сдерживать. – Делает предположение он.
– Не хочешь ли ты сказать, что ты равен мне. – Зловеще проговорила она.
– Одинаковые характеристики нашей неисправимости на это указывают. – Отвечает он.
– Опять ты со своей математикой. – Теперь уже она нервно одёрнулась. Дальше она хотела ещё добавить остроты в их диалог, но была перебита своим оппонентом. – А может он почувствовал обман? – Вдруг задаётся этим вопросом он, глядя в сторону горизонта речной бесконечности.
– Кто он? – не сразу сообразила она.
– Харон. – Делает уточнение он.
– Каким образом? – оглянувшись в сторону скопления людей на берегу, замерших в своём смирении перед неизбежным, задалась вопросом она.
– Если секрет знают двое, то это уже не секрет. – А вот к чему это сказал он, и что это ещё за намёки такие, она только так, как может понимает и это вызывает у неё чуть ли не исступление и ярость. И до такой степени, что она, преломив все сдерживающие её барьеры, выходит из той органической и гармонирующей себя организации внешнего движения жизни, в котором аккумулировалась её бесконечно смертельная энергия. И она, через дефрагментацию своей прежней реальности и физической визуализации своего внешнего образа вырвавшись из этой навязанной ей связки единства со своей полной противоположностью, анодом, по квалификационной сетке второго я этого единства разностей потенциалов, где ей отводилась роль катода, наконец-то, обрекла своё физическое я, вобрав в своё новое визуальное и метафизическое сохранение своё представление себя и что ей было свойственно, представилась не в слишком отличном от прежнего своего я образе. Стоя теперь напротив своего прежнего я в таком же точно виде – бесконечной смиренности перед непреложными и назидательным.
– И что это всё значит? – обращается с этим вопросом к своему полному, за исключением разве что того, что спрятано за пределами темноты капюшона, отражению он.
– Так-то мне стало слишком тесно с тобой. – Говорит она. – А что насчёт моего внешнего представления, то не думаешь ли ты, что это только твоё. – Проводя руками по себе, добавляет она. – Ну а то, что я консервативна и верна своим истокам, то мог бы похвалить меня за это.
– Ты знаешь, о чём я тебя спрашиваю. – Жёстко спрашивает он.
– Не знаю. – С не меньше жёсткостью отвечает она. И на этом всё это не закончилось бы, если до них недонёсся заунывный гул реки, оглашающий о появлении лодки Харона. И теперь все взгляды людей и не только их направлены в сторону всё более отчётливо вырисовывающейся из горизонта бытия сознания лодки и гребца на ней. И вся вокруг и в себе действительность замирает на своё определённое этих приближением лодочника к берегу.