Так он и сидел неподвижно в этом кресле вытянув ноги, пока его взору не попался изуродованный им же недофеолетовый забор.
– Тьфу ты! – словесно плюнул в его сторону Пасисяки и отвернулся.
Тут он посмотрел на настенные часы – через пять минут минует полночь.
В голове у Пасисяки зарождался мысленный огонёк.
Вот он уже стал костром, а вот спустя ещё десять минут – пожаром.
– Где дедовский фонарь? – Направился к кладовке Пасисяки. – Схожу на эти чёртовы болота!
Найдя его в кладовке и положив в небольшую дорожную сумку, Пасисяки нацепил на голову старенькую кепку, напялил слегка потёртую плотную толстовку, которая уже была ему немного мала, взял садовые перчатки (других не было) и вышел на улицу, громко хлопнув зачем-то входной дверью.
Ночные рельсобусы ходили по кольцевому маршруту каждые полчаса (сюда также выводили составы с двух других линий, которые ночью не обслуживались) – это было удобно для всех работающих до глубокого вечера и ночи местных, так как можно было доехать до любой части города. Кольцевая же охватывала окраины города и лес с северной части Токсикотно.
Остановка и улицы были пустынными. Пасисяки задумчивым и одновременно печальным взглядом окинул соседские дома – в некоторых ещё горели огни: кто-то мыл посуду или читал книги, а в некоторых уже господствовала темнота, и люди погрузились в сон. У Тёти Гены Аркадьевича, например, свет на ночь вообще не выключался никогда – он всё переживал за своих кошек, чтобы им было видно, куда ступать.
В доме, что на углу улицы, кто-то еле слышно свистел тоскливую мелодию на флейте. Пасисяки узнал эту мелодию, это была народная песнь камыша, который мечтал стать серой мышью15. Эту песнь местные пели в основном тогда, когда очень грустили.
Показался рельсобус.
Ехать Пасисяки нужно было на край города к выходу в лес.
Всю эту дорогу шофёр состава то и дело поглядывал из кабины на Пасисяки в салонное зеркало заднего вида, так как тот был единственным пассажиром, да и выглядел как балбес в своём одеянии.
Проезжая мимо мэрии, Пасисяки увидел Лавандыша и ещё нескольких местных, облачённых в специальные ярко-зелёные рельсовые костюмы рабочих, которые наносили разметку на пешеходном переходе жёлто-рунным цветом.
«Говорил же ему, что ярко-белой краской красить надо! Не послушал меня, лавандовый пень! Не видно же их жёлто-рунную разметку на мостовой!»