Это был переломный момент в ее жизни: она понимала, что жить здесь больше не сможет, она ждала, что скажет на это ее любимый человек. Муж, вернувшись с работы и застав жену на чемоданах, к великому ее удивлению, отреагировал на все довольно сдержанно и даже отстраненно. Свекровь, не ожидавшая, что в несмелой до этих пор женщине будет столько решимости уйти, опешила и даже попыталась ее остановить. Но любимый муж сказал: «Оставь ее, мама, пусть идет. Она же тебе никогда не нравилась. Я устал от такой жизни, я больше ничего не хочу».
Идти Любе было особо некуда: близких друзей в городе она так и не завела, а к родне напрашиваться было неудобно. На первое время ее приютила давняя подруга по институту. Выслушала, пожалела, пообещала что-нибудь придумать. Через каких-то знакомых пыталась пробить комнату в общежитии семейного типа. Но помимо сбора необходимых бумаг и справок, там требовалось дать кругленькую сумму «на лапу» коменданту. Своих сбережений у Любы не было, деньги, оставшиеся после получки, таяли на глазах. Просить помощи у бывшего мужа не позволяла гордость. В довершение ко всему, совсем скоро Люба узнала, что беременна. Она поняла, что одна с малышом в городе не проживет, не сможет, не осилит. Не оставалось ничего, кроме как вернуться в село, к своим. Там Ванечка и родился. Бывший муж никогда больше не объявлялся и в жизни сына участия не принимал. Через два года старенькие родители умерли один за другим, и осталась Любаша совсем одна. Работала в единственной сохранившейся от бывшего колхоза полевой бригаде, растила сына и никаких чудес от жизни не ждала. Урок был усвоен на «отлично»: чудес не бывает.
О своем родном отце Ванечка никогда не спрашивал. То ли оттого, что возрастом еще был мал для таких вопросов, то ли оттого, что таких, как он, росших без отца, в селе было еще пять штук. Когда не одному тебе чего-то в жизни не досталось, то вроде и не так обидно.
Ходил Ванька всегда аккуратно одетый и чистенький, носил дедову кепку, которая была не по размеру и постоянно сваливалась на его курносый нос. Из-под козырька выглядывали хитрющие и пытливые глазенки, на щеках играл здоровый румянец, на затылке курчавились белокурые локоны. Не ребенок – ангел, с таких, наверное, в деревенских церквях пишут златовласых херувимчиков.