Недалеко от меня взад-вперёд медленно прохаживалась женщина с ребёнком на руках. Она уже несколько раз внимательно и даже, как мне показалось, печально смотрела в мою сторону и вдруг подошла.
– Что же это ты продаёшь, мальчик? Это съедобно, да?
Я сбивчиво забубнил, что это не только съедобно, даже и вкусно. Однако женщина колебалась. Я готов был провалиться сквозь землю.
– Ну что, сынок, купим травки? – обернулась она к своему малышу. Малыш подозрительно покосился на меня, потом на мою травку, но ничего не ответил. Женщина улыбнулась и спросила снова.
– Ну, сынок, купим, что ли, травки?
Малыш разглядывал меня и молчал, а я прилагал последние усилия, чтобы не заплакать.
Женщина долго рылась в сумочке, наконец подала мне десять копеек и взяла два пучка.
«Баррикадист» с натугой подал голос, пассажиры кинулись по качающемуся трапу на палубу, пристань быстро опустела. Отдали швартовы, вновь деловито зашлёпали колёса, и, дав прощальный гудок, пароход скрылся за поворотом…
С каким-то необъяснимым облегчением я сгрёб в кучу свои пучки и швырнул их под забор.
Иван Григорьевич, зоотехник третьего отделения совхоза «Береговой», возвращался домой с работы. Шёл устало, чуть помахивая руками, поглядывая на заходящее солнце, которое вот-вот должно было спрятаться в перелесках на левом берегу Иртыша. Впереди него, изредка оглядываясь и повиливая хвостом, бежал Курган – нечистокровная овчарка. «Это сколько же ему лет? – подумал Иван. – Володьке двадцать два, а притащил он его, когда во втором классе учился… Как раз “чёртова дюжина” выходит, старик уже…»
Курган почти всегда ходил с Иваном, оставаясь дома лишь в том случае, когда Иван мимоходом бросал слово «нельзя». Тогда пёс отходил в сторонку и садился у палисадника, чтобы подольше видеть хозяина. Если же Иван уходил молча, то Курган считал своим долгом сопровождать его.
Ни к кому из Ивановой семьи Курган не был привязан так, как к нему. Может, потому, что случалось Кургану попадать и впросак, а Иван его выручал…
Осенью как-то приехал Иван на Иртыш за водой, развернул телегу вдоль берега, только за черпак взялся, чтоб лёд проломить да воды начерпать, а тут Курган летит как угорелый. Разогнался с берега да на лёд, а лёд хрупкий – Иртыш только-только встал, – к тому же метрах в десяти от берега была довольно широкая полынья. Оказавшись на скользком льду, которого он ещё не видел в своей жизни, Курган почуял неладное, попытался затормозить, развернуться, неуклюже загребая лапами, потом упал и, проломив тонкие закрайки полыньи, оказался в воде. Он колотил лапами, стараясь выскочить, а сильное течение тянуло под лёд.