– Я таким выбором не мучился, – улыбнулся Захаров. – Мне больше всего на свете нужно было узнать секреты иглоукалывания. На следующее утро, после бессонной ночи, я спустился во двор. Господин Чжэнь уже сидел на привычном месте, закрыв глаза. У меня с собой была припасённая тряпица, которую я расстелил рядом с ним и попытался устроиться на коленках, подобно старику. Было жутко неудобно: булыжник больно впивался в кости, затекла поясница, от постоянного ёрзанья стёрлась кожа на коленях, одеревенели ноги. Китаец же словно и вовсе не замечал моих страданий – сидел не шевелясь, как изваяние. Наконец мне удалось устроится, как и он, сев пятой точкой себе на пятки, и замереть. Я не двигался и старался не обращать внимания на неудобства. Глаза прикрыл, как мой терпеливый сосед. Через какое-то время притерпелся, даже носом начал клевать. Тут и солнце взошло. Старик поднялся, как будто взлетел, я следом за ним, скрипя и охая. Господин Чжэнь улыбнулся, поздоровался и предложил чай. За чаепитием я жестами показал, чего хочу. Китаец мотал головой и тряс руками, что-то бурно объясняя.
– Видимо, вы получили отказ, – предположил Владимир Андреевич.
– Именно так, – скорбно кивнул Матвей Никанорович, будто всё это произошло лишь вчера. – Странное дело, но я тогда даже не расстроился, а всё потому, что твёрдо решил добиться задуманного и был уверен, что мне это удастся. Следующим утром я снова ёрзал на содранных накануне коленках рядом с загадочным и неуступчивым китайцем. К телесным неудобствам тогда добавился проливной дождь, как я помню. Пришлось вымокнуть до нитки. Господин Чжэнь же в известное одному ему время поднялся, посмотрел на меня и хотел было уйти, но, подумав, предложил чай. А жестами показал, что никаких иголок, никаких объяснений. Я, отстояв битый час на коленях под проливным дождём, был тогда рад и чаю, который больше не напоминал замоченную кипятком солому, а неожиданно приобрёл вкус: такой свежий, напоминающий цветущий луг. Так прошла неделя, а может и больше – теперь уже не вспомню. Стояние на коленях давалось мне всё легче. Я перестал замечать твёрдость булыжника и капризы погоды. Тело вообще словно исчезало и лишь мозг парил где-то высоко, размышляя порой над неожиданными вещами и поражая парадоксальными догадками. Однажды утром господин Чжэнь не предложил чаю, а молча отправился куда-то. Вернулся он с толмачом