Любил московский чиновник упражняться с гирями, посещал атлетический клуб, отчего и сложение имел крепкое, внушительное. По улицам тоже ходил с железной палкой, замаскированной под трость, чтобы лишний раз давать нагрузку мускулам. «Ногу сломал, сука», – скулил поверженный, распластавшись в дорожной пыли. Владимир Андреевич, не обращая внимания на брань и стоны, склонился то ли над подростком, то ли над хлипким мужичком. «Посмотрим, кто ты есть», – пробормотал он. Незнакомец, лежавший до этой секунды неподвижно, вновь выкинул фокус – подпрыгнул, как подброшенный, развернулся в воздухе, а навстречу сыщику вылетело зажатое в руке тусклое лезвие ножа. «Всё же мужчина: усики-стрелочки над тонкими, малокровными губами и злые глаза, обрамлённые густой сеткой морщин», – думал Филатов, а руки уже сами по себе повторяли тысячи раз отработанные приёмы: левая отводит оружие в сторону от горла, правая бьёт точно в переносицу. Раздался чавкающий звук ломаемой кости и гуттаперчевый человек наконец-то обмяк, светло-серые, водянистые глаза закатились. Владимир Андреевич замер. Он услышал зловещий хруст и по позвоночнику покатилась холодная капля пота. «Только не это», – сыщик облизал враз пересохшие губы.
Филатов не боялся, что ненароком прибил преступника до смерти, как комара – не будет больше на полицейский чин с финским ножом кидаться. Хрустнуло в спине, прямо в пояснице, когда сыщик дёрнулся назад, чтобы уклониться от подлого удара, который мог стоить ему жизни. «Сюртук снял, разгорячённый на холодном ветру резко увернулся – вот и результат», – обречённо понял Владимир Андреевич, чувствуя, как тупая боль молотком начала постукивать по костям, разминаясь и проверяя свою силу. Недуг этот уже лет пять не давал покоя сыщику, возвращаясь каждый раз неожиданно, а уходя медленно и неохотно, выматывая до крайности. Всё было знакомо: ночью теперешняя скованность мышц смениться ощущением, будто в поясницу при малейшем движении втыкают раскалённые гвозди. Затем потребуется не меньше часа, чтобы заново научиться ходить: сначала по чуть-чуть, кое-как, согнувшись, ожидая, когда привыкнешь к резким всполохам в глазах от каждого шага, радуясь, что резкие уколы в спине потихоньку сменяются тянущей, неумолкающей, но терпимой болью. Разумеется, он, вернувшись в Москву, сразу пригласит доктора Брокмана. Тот придёт с неизменным дорогим, блестящим саквояжем, пригладит торчащие вокруг обширной лысины седые волосы и начнёт лечение. Будет втирать жгучие, остро пахнущие мази, накладывать на спину пояса из шерсти, цеплять на кожу пиявок, поить порошками, а больше всего зудеть о том, что Филатов уже не юноша, что не следует нагружать позвоночник, что пора бросить поднимать гири, как цирковой артист, что следует привыкать к размеренности и неспешности. По наблюдениям Владимира Андреевича, толку от лечения, кроме временного, еле заметного облегчения страданий, не было никакого – болезнь уйдёт сама, когда пожелает. Может через две недели, а может и через месяц.