Я набрал воздуха в лёгкие, затем без остатка выдохнул то, что вдохнул и дернул на себя никелированную ручку двери, за которой меня ожидало голодное чудовище. Времени, чтобы представить его отрубленную голову на серебряном подносе, или ещё что-нибудь, способное поднять мне настроение, не было. В тот момент, когда я переносил свое тело из предбанника, где сидела секретарша, в собственно логово, на меня обрушилась целая груда непонятных ощущений, которые потом были квалифицированы мной как… страх.
– Если ты, товарищ Земан, до конца месяца вопрос не решишь, – рычал Гмыза в небольшую черную шишку на тонкой ножке, – я твои окорока с твоим креслом мигом разлучу…
– Будет исполнено, товарищ заместитель директора! – отвечал подавленный, но до конца не сломленный голос из динамика.
– …и найду для него другие, помягче…
– Так точно, товарищ заместитель директора!
– …а тебя обратно в прорабы, где тебе самое место…
– Да, товарищ заместитель директора!
– Что ты меня все время перебиваешь! – сорвался на крик Гмыза. – Работать надо, а не перебивать! Завтра в это же время позвоню, доложишь, что за день сделал…
– Понял, товарищ заместитель директора! – после небольшой паузы ответил динамик.
– Понял, товарищ заместитель директора, – скривившись, передразнил его Гмыза, и уже нормальным голосом гаркнул: – Всё, конец связи.
– Всего лучшего, товарищ заместитель директора! – ответил голос и отключился.
Гмыза нажал на клавишу на переговорном устройстве и, наконец, обратил свое внимание на меня.
– Кто? – рявкнул он.
Я представился и протянул ему папку с отчётом.
– Садись, – немного мягче сказал Гмыза, внушив мне толику ложной надежды, что всё обойдется.
Я сказал: «Спасибо» и сел на самый краешек хлипкого стула без подлокотников, который слегка подо мной прогнулся. Я подумал, что это наверняка сделано для того, чтобы я, или кто-то другой, пришедший сюда на расправу, не был уверен ни в чем, ни в своем теперешнем положении, ни в прочности стула, на котором сидит. Чертовски умно придумано, кстати. Пока я разбирался со стулом, Гмыза взялся за отчёт.
Со стороны он был похож на старого члена КПЧ, которому вместо «Руде право» подсунули подшивку польской «Солидарности» или какой-нибудь подрывной «Самыздат». По мере того, как Гмыза продвигался по документу, с каждой перевернутой им страницей, лицо его становилось всё страшнее и страшнее, и к концу он стал неотличим от одного из монгольских демонов, марки с которыми я собирал в детстве.