Дверь скрипнула и в комнату, скорее это был сарай, вошли двое. Мужчина и женщина. Мужчина высокий худющий и согнутый как покрученное коромысло. Но, видно, жилистый. Ходил пружинясь, поэтому изменялся по вертикали – то уменьшался, то вырастал. Его нос напоминал крючок коромысла, и был очень красный и чуть облезлый на кончике. Под ним торчали чёрные усы, под усами пухлые красные губы, потом очень выпяченный и тяжёлый подбородок с редкой щетиной. Он посмотрел на Янка, губы его растянулись в две змеи и порозовели.
Губы думали, что изображают улыбку. Будем его называть дядя Гыба. Может у него было другое имя, но так называл его маленький. Дядя Гыба погладил шершавой, с выкрученными пальцами рукой Янка по головке и сказал —
– Скоро, скоро! Молодец! Скоро всё будет хорошо! Я принёс ещё баночку мёда и пучок чеснока. —
Вслед за дядей Гыбой подошёл к Янку чёрный пёс, что зашёл вместе с компанией, и лизнул ему щёку. После своеобразного поцелуя пёс сел рядом и тихонько заскулил. Янко дал ему облизать свою ложку. Пёс радостно завилял хвостом и заскулил ещё больше.
Женщина стояла молча. – Как изваяние. Как египетская пирамида и что-то переваривала в своих пирамидальных катакомбах. Её руки были опущены и толстыми пальцами, сведенными в замок, доставали до низа живота. Там они и покоились, одновременно поддерживая огромный живот, чтобы не вывалился. От большого живота и опущенных рук, халат сильно задрался впереди, полы разошлись и показывали красные, все в буграх и разводах, толстые, но очень сочные ляжки. Выше живота, где положено по рождению быть талии, двумя буграми нависала, так сказать, женская грудь, и закрывала оную. – Талию.
Грудь так распирала халат, что норовила вывалиться в промежутки между пуговицами. Пуговицы еле сдерживали напор.
Ещё выше покоилась, вернее выпячивалась жировыми складками пунцовая шея, потом маленький вросший в шею подбородок, дальше – толстым бубликом губы. Выше – похожий на маленькую картофелину нос, над ним очень близко посаженные друг к другу, горели чёрным пламенем маленькие глаза и ещё выше узкий, с глубокой морщиной, лоб. Из-под грязной косынки, возле уха выбивался неряшливый клок чёрных волос.
«Бублик-рот» вдруг зашевелился. —
– Сил моих нет! – вырвался из бублика басовитый, но женский голос – всё для них, да для них! Сама не доедаю! Всё отдаю! Отец их, во-время нечистая сила взяла его, ничего не оставил, всё пропил»! —