Брошенный балаган производил жуткое впечатление и мы поспешили уйти от него. Ведь мы шли той же дорогой. Но уйти далеко нам не удалось. За рекой вдруг пал олень. Он лежал без движения и мы не могли поднять его ни силой, ни понуканием. Из носа животного шла кровь.
– Подыхать будет, – сказал старый каюр и начал перегружать вещи на других более сильных оленей.
– Что же, мы его так и бросим? – спросил Леша. – Лучше прирезать.
– Бросать будем, – решительно сказал каюр. – Плохой олень. Совсем сухой.
Все же мы попытались поднять оленя на ноги. Даже без груза и без седла он стоял шатаясь, не в состоянии сделать ни шагу.
– Живой будет – догонит, подыхать будет – здесь останется, – сказал Илларион Петрович. И мы тронулись дальше.
Олень нас не догнал.
Мы шли сначала болотами, потом сосновым бором, лиственничным брусничным лесом, потом тропа повела в гору – начался подъем на перевал. Здесь тропа была хорошая, торная, видимо самый трудный заболоченный участок, как и было показано на карте, остался позади.
Олень – скотина небольшая. Груза он поднимает 20—25 кг, за день проходит 15—20 км, но скотинка эта все-таки быстроногая.
Даже под грузом олень идет быстрее, чем человек. Мы с трудом поспевали за оленями. Но сказалось ли непременное желание поскорее дойти до Сюльбана или мы втянулись, желанная седловина перевала уже отчетливо вырисовывалась на фоне синего июньского неба. Но Илларион Петрович вдруг остановился.
– Анатолий, как думаешь, оленей поить надо. Дальше воды совсем нет.
– Если Вы считаете, что надо остановиться, давайте остановимся, – сказал я, уже зная наперед, что лучше всего положиться на его усмотрение.
– Надо остановиться. Жарко. Олень без воды совсем пропадет.
Солнце действительно палило немилосердно. В первые дни перехода его прикрывала облачность, а сегодня идти было тяжело. Комар пропал, но мошка и слепни осаждали нас роем.
Стали на привал в лесу, в хорошем сухом месте. Развели костер, вскипятили воду и заварили чай. Илларион Петрович повел напоить оленей к ручейку. В половине третьего, вторично в этот день, завьючили оленей. Вьючку производили сами каюры – Илларион Петрович и хозяйка. Мы только помогали – держали оленей, подавали вьюки – большего нам не доверяли. В 4 часа снова послышалось знакомое «тех… тех…», загремели ботала. До перевала мы дошли легко, но спуск в долину Сюльбана оказался совсем нерадостным. Кто сказал, что за перевалом нет леса и нет воды? Смотрю еще раз на карту: гольцы, гольцы. Но карта составлена в 1951 году фотостереометрическим методом. Илларион Петрович тоже удивляется – 20 лет назад он ходил этой тропой и ни здесь, ни на водоразделе деревьев не было. А сейчас – непролазная чаща! Тропа теряется в камнях и зарослях. Спуск крутой, вьюки сползают на шею оленям. Остановки все чаще. Петрович с хозяйкой, измученные, продолжают делать все сами. Километр за километром остаются позади. Желанный Сюльбан совсем близко.