У подъезда, ведущего в квартиру Максатова, распивали пиво подростки. Студенты железнодорожного университета после занятий повадились кучковаться по дворам в подобные стайки, и частенько засиживались допоздна. Когда мы проходили мимо, один из студентов обронил неуважительное словцо, которое взбеленило Каната, и он попытался разогнать молодёжь кулаками. К нашему несчастью, трое из пяти студентов оказались борцами. Завязалась драка.
Двоих я уложил без проблем, но один из борцов успел применить удушающий приём Канату, так что инженер-инспектор успешно задремал. Собственно, отключка Максатова заставила студентов запаниковать. Еще силы уровнял подоспевший на помощь нам, сын Каната, который тоже занимался боксом. Он помог разогнать студентов, и шлепками по щекам разбудил отца.
Чуть позже из подъезда вышла Жансая и стала бранить мужа за злоупотребление алкоголем. Меня поблагодарили за сопровождение инженера-инспектора, и пригласили в гости на чай, но я решил отказаться. Тактично откланявшись, я удалился домой – отдыхать, тем более что жил на другом конце города.
Позже по нашему сталелитейному предприятию ходили слухи, что в тот день у инженера-инспектора была бессонная ночь – он писал объяснительную прибывшему по звонку соседки, участковому, описывая ситуацию о перепалке со студенческой шантрапой в двух словах: отключился от чрезмерного принятия спиртных напитков. Участковый обязался взять дело под контроль, но от Максатова отстал, тем более что студенты были явно не в том месте не в то время.
Сам же Канат любил рассказывать о своих приключениях в дружном рабочем коллективе, описывая случившееся почти так как оно и было. Впрочем, люди плохо знающие инженера-инспектора, считали его рассказы пустым трёпом и хвастовством, я же знал, что всё рассказанное на восемьдесят процентов правдиво… Ну или процентов на семьдесят.
– Эй, погоди! Эйвис! – окликнул охотник.
Она замерла, настороженная, готовая, казалось, броситься бежать. Он нагнал ее:
– Ты где была?
В лесу. Утром на городской площади сожгли ведьму, и Эйвис сбежала, лишь бы только не видеть этого изуверства. Но крики несчастной все равно преследовали ее: она слышала их в голосах птиц, в шуме разбуженной ветром листвы, в треске сушняка под ногами.
Сизые тучи лежали на небе неровно, как растрескавшаяся краска на старой картине. Они обещали скорую грозу, и природа замерла в напряженном ожидании, но ни одна капля не упала на землю. Эйвис собирала вайду. Бережно срезала цветы и листья ножом, а взамен, закопала в землю прядь своих волос. В благодарность духам. Совершая этот простой ритуал, девушка то и дело прислушивалась, оглядывалась: не крадется ли кто, не следят ли из глубоких теней внимательные глаза. Ей слышался шорох, и она оборачивалась, но это всего лишь заяц промелькнул в зарослях папоротника или камыш перешептывался на берегу ленивой речки. Куда делся тот покой, который дарила ей прежде лесная сень?