– Ну, можно-то оно можно! – вздохнул мужик. – А можно и не быть. Вот ты, например, театр не любишь. А его люди делают, декорации там, репетиции… Актеры целую историю умудряются рассказать. А такие, как ты, приходят, и говорят – не нравится! Или наоборот. А понимают они? То есть вы? Понимаете, что там такое в глубине запрятано? В каждом спектакле? В каждой реплике? В каждом бутафорском яблоке на столе? Не знаете. А уже говорите, мол, нравится-не нравится.
– А что там? В яблоке?
– Э, нет! Это надо садиться в зал и смотреть. А так тебе любой дурак на улице скажет, что там за смысл – а там его и нет, может. У каждого своя правда. Внутри она. Вот ее и надо понять.
– А как? – переступаю с ноги на ногу. Холодало. Пижама еще эта дурацкая, с зайцем. Надо было поприличнее одеться, что ли. Дело все-таки важное, один раз в жизни бывает.
– Ну, как-как… Путем проб и ошибок, так сказать, – ухмыльнулись усы мужика.
– А Вы поняли?
– И да, и нет… Понял, что достаточно мне… Хватит и того, что уже понято.
– И не ходите в театр?
Мужик долго и хитро посмотрел вдаль.
– Нет, не хожу.
– И не любите?
– Театр? Нет, не люблю. Эх, ладно! Поздно уже. Вставать завтра рано. Пойду я. А, и я… вроде как в спектакле играю… Ты если надумаешь, заходи. Спокойной… Ах, да, ты же не… Ну, ты там поосторожнее, – мужик кивнул на край крыши и пошагал прочь.
Такой странный, усатый, пришел и разрушил весь настрой. Я вспомнила, почему поднялась сюда. Почему так больно? Почему никто не слушает? Все что-то знают, но никто не рассказывает. Зачем это все? Тело это меняется. Очень страшно и непонятно. Почему все злые? Зачем взрослеть, если тут все так плохо, во взрослом мире? Все хуже и хуже? Зачем взрослеть, если мы все умрем? Почему кто-то стоит ночью на крыше, а кто-то обнимается у подъезда? Кто-то задает вопросы, а кто-то просто живет?
Шестнадцать
Сестру назвали Виктория, чтобы она не повторила судьбу неудачников с банальными именами. Их счастье было такое показное, что даже неприличное. Все суетились вокруг нее, маленького человека, который еще ничего из себя не представлял и не будет представлять, если ее как следует избаловать. Их воспитание заключалось в том, чтобы говорить Вике утром и вечером, какая она красивая и умная, а остальные положительные качества должны были приложиться сами собой.