Короче, продолбил я прорубь, встал у самого края и жду. А они, пидоры, опять за своё. Нет, говорят, так дело не пойдет, ты, родимый, раздевайся и чтоб догола. Скидывай с себя шмотки и к нам лицом повернись. Мы же не убийцы какие-нибудь, чтоб тебя вот так, во всем обмундировании, на тот свет отправлять. Да и рыбам неудобняк тебя одетого на куски рвать.
В общем, разделся я. Стою перед ними в чём мать родила и с жизнью своей горемычной прощаюсь. И только они затворы автоматов передернули, как вдруг один из них и говорит: а на хрена мы, братишки, будем на эту мразь патроны тратить, пусть ныряет и купается там сколько хочет. От силы пять минут протянет, не больше, и нам к тому же грех на душу не ляжет. После таких слов давай они меня дулами автоматов к проруби подталкивать.
В общем, как я ни упирался, столкнули меня в купель ледяную. Выныриваю я из черной воды, а тело словно огнем горит. То ли от холода, то ли от страха ору как ненормальный, за кромку льда хватаюсь, чтобы, значит, из этой проклятой проруби вылезти. А они стоят и ржут, да так, как будто я и не человек вовсе, а так, собака безродная. Нет у этих сволочей к нашему брату ни жалости, ни сострадания. Короче, как только начало мою душу грешную ко дну тянуть, вытащили они меня на берег, отдубасили, насколько силы позволяли, и опять в машину.
Правда, после этого случая допросы прекратились и мучениям моим пришёл конец. Только Жирный так и не смог простить, что я на уловки его не поддался. Пообещал напоследок мне жизнь райскую в тюремной больнице устроить, уколами какими-то заморскими грозился до смерти заколоть. И ведь, выполнил гнида своё обещание. Теперь я, похоже, заживо сгнию.
Дохлый вытер рукавом пот со лба.
После этих слов он вдруг засуетился. Лицо покрылось пятнами, глаза округлились, и, хватая воздух ртом, словно рыба, начал кашлять, так, что со стороны казалось, что еще мгновение, и его вывернет наизнанку.
Все это время Матерый терпеливо ждал, когда кашель отпустит Дохлого. Ему вдруг стало нестерпимо жаль этого затравленного жизнью человека, захотелось прямо здесь, в этом забытом богом углу, помочь, и в случае опасности встать на его защиту.
Понемногу приступ начал отступать. Дыхание Дохлого становилось всё ровнее и ровнее, глаза заблестели, и наконец, сделав глубокий вдох, он тут же с наслаждением выдохнул.