– Что ж так заторопились? – Кисловский несколько виновато протянул к нему руку. – А я уж собрался историей вас развлечь, заодно, глядишь, совет получу от вас, молодежи, как мне барыньку отвадить. Очень уж щекотливая ситуация, знаете ли…
Виктор Герасимович положил шляпу на место и вернулся на свой стул. Профессор, неловко кашлянув, пояснил:
– Был уж один, был… Из этих, которые на катках обучают.
– Конькобежец? – не совсем впопад подсказал я.
– Как-то это нынче иначе называется… И не каток теперь, а на английский манер…
– Скэйтин-ринг? – спросил Виктор Герасимович, и, видя, как профессор согласно кивает, пояснил мне, словно провинциалу:
– Круглый год раскатывают, и не только на полозьях, но и на специальных колесиках. Говорят, в инструкторы не гнушаются идти даже молодые люди из хороших фамилий. Занятие не из трудных, а плату за час берут такую, что только состоятельным людям не в тягость. Дамы тоже охотно обучаются катанию, для фигуры полезно, и вообще…
– Дамы в особенности! – подхватил профессор, улыбаясь. – Такого-то красавца наша Елена Сергеевна и выписала прошлым летом якобы для сынка. Я этого господина даже издали видел, – тогда еще вывозила меня Пашенька на бульвар прогуляться. Все наши приказчики его жилеты вкупе с пиджачными парами копировать пытались, да где там! Он ведь еще и с мускулами, на зависть лавочным сидельцам… И вскоре тот знаменитый скандал разразился. Что уж там на самом деле произошло – бог весть, но слухов по городу было! Оттого я в великом затруднении…
– Гони ты ее в шею, Николай Трофимович! – раздался возглас Пашеньки. Она встала, уперев руки в бока, совершенно загородив собою проход и тем самым отрезав путь к отступлению для Виктора Герасимовича. – До чего дожили, я вас спрашиваю! – она грозно обвела взглядом нашу присмиревшую троицу. – А как иначе, если даже на картинах таких стали рисовать, совсем стыд потеряли! – она явственно изобразила плевок, благо, что в сторону. – Бывала я на вернисаже, так народ только над нею и толпился!
– Прасковья Ильинична не чужда искусству, на выставку художников-передвижников ходила, и мне подробнейше все пересказала, – постарался придать шутливый характер разговору Кисловский. – Кисти Крамского работа наибольшее впечатление на нее произвела…
– «Неизвестная»! – с ненавистью продолжила домоправительница, ничуть не сбавив тона, – может, она кому и неизвестная, да только с первого взгляду ясно, что за птица: кокотка из дорогих. Порядочная-то дама, коли случается ей в одиночку в людном месте проехаться, сидит в экипаже скромнехонько да посередочке, а эта… Разлеглась скраешку, глядите, мол, все! Местечко рядом пустует, налетай, пока подешевело! И нагло прямо в глаза пялится, так бы шею ей и свернула… И вот эта тоже, даром что мужняя жена! А сын до смешного на отца не похож… – подвела итог Пашенька, сгребая самовар со стола и уходя, оставив после себя неловкое молчание.