В приёмной Мазарини, как всегда, было тесно, но не только из-за постоянно увеличивающегося числа статуй, предметов мебели, ваз, картин и стеллажей, полки которых прогибались под тяжестью драгоценностей, артефактов, манускриптов и книг. В огромном зале было не протолкнуться из-за огромного наплыва желающих выказать своё уважение тяжелобольному. По большей части все они явились во дворец кардинала с целью напомнить о себе в надежде на то, что окажутся упомянутыми в завещании в длинном списке получателей огромного наследства, о котором ходило множество слухов. По самым примерным, но далёким от истины подсчётам, состояние Мазарини превосходило втрое те суммы, которыми могли распоряжаться самые богатые королевские и княжеские дома всей Франции и даже Европы.
Проходя мимо оригиналов мраморных статуй, выкупленных кардиналом в Италии и привезённых во Францию для украшения дворцов и парков в его обширных владениях, Людовик не сумел скрыть лёгкой усмешки. Его заставила улыбнуться мысль о том, что, даже будучи князем церкви, Мазарини не чурался телесной наготы и ценил красоту человеческого тела.
– Его величество король! – объявил месье Жером, мажордом кардинала, исполняющий роль распорядителя на своеобразном приёме, который в последние дни проводился почти ежедневно.
Тут же по залу пронеслась волна приглушённого шёпота, шороха платьев, шелеста перьев снимаемых шляп и шарканья ног. Отовсюду были слышны удивлённые комментарии при виде Людовика, выбравшего для визита к кардиналу необычный для него скромный костюм без излишеств и каких-либо украшений в виде лент или бантов.
У центральных дверей в разномастной толпе одетых во всё чёрное родственниц кардинала из семей Манчини и Мартиноцци, Людовик выделил фигуру женщины в платье из тёмно-бордовой парчи, декольте и плечи которой были скрыты под чёрной шалью из полупрозрачного газа.
Помедлив некоторое время, он заглянул в осунувшееся и бледное лицо Олимпии де Суассон, склонившейся перед ним, как и все присутствующие, в глубоком поклоне. На одно мгновение графиня приподняла голову и обратила к нему взгляд своих чёрных, с яркими янтарными всполохами глаз.
Всего лишь краткого мига оказалось достаточно, чтобы их взгляды встретились. Людовик молча кивнул и тут же прошёл вперёд, чтобы не вызвать пересудов у публики, привычной к изъявлениям чувств только на подмостках театров, а не у дверей в покои тяжелобольного.