– Ведь я никого из вас, господа, не трогаю, что же выто ко мне с такими все пакостями лезете.
При слове «пакость» Синицын всегда отплевывался в сторону.
Синицын был мистик и большой богомол; в праздник он не пропускал ни одной церковной службы, или если и пропускал, то в период своего зашибанья, да и то грех свой старался замолить постами и обильными земными поклонами. Кроме священных книг, других Синицын не читал и чтение их считал не за малый грех; из священных же ему преимущественно нравились те, где святые мужи и жены подвергались многочисленным искушениям со стороны бесовской силы.
Судьба не благоволила к Синицыну с детства, отец его, тот самый помешанный старик, что лежал на печи, был дьячком в одном из беднейших деревенских приходов; семья у старика была огромная, как она пробавлялась – Бог весть; впрочем, из всей семьи ко времени рассказа только и остались, что герой его да две сестры, бывшие замужем тоже за деревенскими причетниками.
Мне сказывали, что отец Синицына сошел с ума от страшных потерь, понесенных им в холерный год: в продолжение нескольких дней он лишился трех сыновей (из которых один считался лучшим студентом духовной академии, два же других были уже священниками) и жены, отправившейся в могилу вслед за своими детьми. Но и того судьбе показалось мало: деревня, где был старик Синицын дьячком, выгорела вся дотла; пожар случился во время страды, крестьяне и старик Синицын были в поле, на работе; покуда успели они прибежать – села уже не существовало: на месте его торчали одни только закоптевшие трубы да обгоревшие столбы. Вместе с избой старик Синицын лишился и всего убогого скарба. Последнее горе совсем сломило старика, и без того потрясенного смертью жены и детей: он сошел с ума. Помешательство старика было странное: если ему давали есть, так он ел, не давали – сам он никогда не спрашивал; что бы с ним ни делали, он оставался все тем же неподвижным и молчаливым. Только во все время своего помешательства старик раз восемь выходил из себя и тогда становился страшен, бешенство овладевало им, он все кому-то грозил и призывал муки, какие только в состоянии было создать его болезненно-раздраженный мозг; в такие минуты требовался за стариком строгий присмотр. Впрочем, весь присмотр ограничивался тем, что заметив первые признаки бешенства, сзывали соседей, те кидались на помешанного общими усилиями (а требовалось много усилий, потому что в эти минуты старик получал громадную силу), валили его на пол, скручивали руки и ноги и оставляли в таком положении до тех пор, пока старик, как говорили, не успокаивался. Варварское обращение укротителей еще более разжигало бешенство помешанного: седой старик с огромной бородой визжал, катаясь по полу, он утрачивал последнюю способность человека и становился диким зверем.