Она вся погрузилась в собственные внутренние переживания, от чего шаг из равнодушно-размеренного стал резким и широким, что при ее росте, с которым можно ходить по подиуму и отбираться в волейбольную команду, превращало движение в стремительный полет скоростного лайнера. И обычным самолетам, таким, как оба коллеги, пришлось перейти почти на трусцу, догоняя локомотив их команды.
Общее впечатление было тяжкое, горькое, просто невозможно давящее. Но музыка яркая, в последние годы незатасканная, постановка интересная. Спортсменки не осталось. А так все неплохо, пожалуй.
***
В семь лет Вика поняла, где ее мечта, ее сила жизни и ее неудержимость. В тот день, когда папа не успел приехать, чтобы отвезти дочку на каток через пол Москвы. Сняв школьную форму, совсем еще новенькую, купленную специально ей, что не так часто случалось с одеждой в их большой семье, младшая из шестерых детей Домбровских взяла сумку с коньками и бодро пошла в гордом одиночестве на автобус, потом в метро, потом до катка пешком. И дошла без всяких приключений, не считая того, что никто ее не отпускал бродить одной по шумной даже тогда столице.
Вечером был большой разбор полетов. Папа ругался, наверное, в первый и последний раз в ее жизни. Мама тихо сидела в углу и не говорила не слова. Говорила Вика, отдувая светлые пряди растрепанных волос от лица: обещала быть разумной и клялась, что будет ходить на каток, не отвлекаясь и никуда не сворачивая, но ходить будет в любом случае. Это не обсуждается. Именно в том разговоре она в запале и прокричала: “Вы решили лишить меня самого главного в жизни!”
И лед и правда стал в ее жизни самым главным. Самой жизнью. Именно на нем она жизнь и познавала во всех ее красках. С радостями, горестями, обидами и предательствами. Первыми, самыми злыми, и последними, которые превращались часто в обыденность. То, что приключилось почти три года назад оказалось больше обыденности, нашло еще не загрубевшую поверхность души и разодрало в кровь.
Она держалась молодцом. Не всякая б смогла, увидев последнее прости от человека, которому посвятила чуть не полтора десятка лет, в новостях. Вот так вот с ней попрощалась та, кого она без всякой задней мысли публично называла родной. Да и к душе допустила почти так же близко, как собственного ребенка. А дети всегда обижают жесточе, чем кто бы то ни был.