Музыканты не возражали против этих занятий, хотя они и не были предусмотрены в расписании, они видели неподкупную заинтересованность Егорова в улучшении оркестрового звучания, да и сами понимали: чем лучше они будут играть, тем больше их будут ценить в части.
Однажды Егоров засиделся в оркестре чуть ли не до отбоя!
Посмотрев на часы и увидев, что времени уже много, он оделся, затянул потуже пояс, попрощался и вышел из домика. Яркая луна освещала лагерь и лес, приютивший его в своих кущах. Снег серебрился на шапках деревьев, на крышах землянок. Из труб землянок вился дымок, печи протапливали на ночь. Был морозец, но не жгучий. Дышалось легко. Егоров не спеша шёл по главной линейке лагеря и обдумывал план своих работ на завтра. Позади он услышал быстрые, энергичные шаги. Снежок так и поскрипывал под твёрдой поступью. Через несколько мгновений кто-то догнал Егорова и дружелюбно взял его под руку.
– Что так поздно? Где так засиделся?
Егоров увидел рядом с собой Восьминина, старшего политрука, помощника начальника политотдела части. Восьминин был высокого роста, отличного сложения, всегда был бодрым, в хорошем настроении. Красноармейцы его уважали и считали «своим парнем».
– Да работал в оркестре, увлёкся, вот и не заметил, как время прошло, – ответил Егоров.
– Правильно! Да и то сказать, задержался или не задержался, никто тебя не ждёт, да и думать о доме меньше приходится за работой-то! – вдруг неожиданно потеплевшим голосом сказал Восьминин.
Несколько шагов они прошли в ногу молча. Затем Восьминин что-то спросил у Егорова, что-то совсем постороннее, а затем, помолчав, он опять крепко взял Егорова под руку и спросил:
– Скажи мне, дорогой мой друг, ты всех своих людей знаешь?
– То есть как это всех? – не понял Егоров. – Всех своих я знаю постольку-поскольку…
– Вот именно, поскольку… – сказал Восьминин. – Ну ты их знаешь по фамилиям, именам, званиям, знаешь, кто на чём играет, знаешь – вернее, чувствуешь, – кто из них будто бы хорош, а кто плох! Так ведь? А всё остальное знаешь? Кем они были до появления здесь, что делали, какими интересами жили? Этого-то ведь не знаешь, а, быть может, кое о ком и знаешь, но всё-таки не обо всех. Так ведь?
И тут Егоров не утерпел, рассказал Восьминину об открытии с Петровым. Что этот музыкант оказался всё-таки сапожником.