– Грузимся, грузимся, – скомандовала Галина Антоновна.
У Наташи ломило ступни. Она последней заковыляла в салон, усадила Ирочку к окну и сразу стащила ботинки. Расправив сплющенные пальцы, достала смартфон и написала маме эсэмэс: «Едем сниматься».
Тяжело вздохнув, автобус тронулся с места.
Дорога заняла полтора часа. Их привезли за город. Автобус остановился, Галина Антоновна, кряхтя, распрямила спину и громко объявила:
– Ох, жопу отсидела.
Дремавшая Ирочка легонько вздрогнула и открыла глаза.
– Всё, мы приехали, – сказала Наташа.
– Куда? – спросила дочь.
– В кино сниматься. Ты что, расхотела?
– Не знаю пока.
Наташа дождалась, пока все выйдут из салона, натянула садистские башмаки на озябшие ноги и выбралась следом. Здесь оказалось гораздо холоднее, чем в городе. И дождь шёл сильнее. Повсюду была слякоть. Наташа застегнула телогрейку и взяла Ирочку на руки.
Съёмочная группа расположилась на краю огромного изрытого поля. Громко тарахтел генератор. Рядом с большой палаткой стоял человек в дождевике и что-то объяснял солдатам вермахта. Офицер, важно кивая, курил айкос.
– Массовка приехала! – крикнула какая-то женщина.
– А Кобелева где? – крикнул в ответ мужчина.
Человек в дождевике закончил объясняться с солдатами вермахта, огляделся и зашагал к Наташе. Это был Кузин.
– Здрасьте-здрасьте, – сказал он. – Как добрались?
– Хорошо, – ответила Наташа. – А я думала, будут пробы.
– Вы нам без проб подходите. Идёмте, режиссёр на вас посмотрит.
Наташа пошла следом, прижимая к себе Ирочку.
В палатке сидел небритый мужик лет сорока пяти. С брезгливым выражением лица он смотрел на монитор. Наташа узнала кинорежиссёра Панкрашова. На экране солдаты вермахта шли через поле.
– Хуёво идут, – сказал Панкрашов. – Как-то слишком в ногу. И рожи наши. Ну, видно же, что рожи наши. Немцы, а носы картошкой. Вон, как у тебя прям.
Он оглянулся, увидел Наташу с Ирочкой, икнул и поздоровался.
– А вот и наша мать-героиня, – сказал Кузин.
Панкрашов погладил живот.
– Хорошее лицо, мне нравится.
– Спасибо, – смутилась Наташа.
– Немного глуповатое, миленькое, простенькое. И ребёнок ничего.
– Я же говорил, – сказал Кузин.
– Ладно, тогда сейчас начнём снимать. Яма готова?
– Готова.
– А навоз?
– Водитель звонил, приедет минут через сорок.
– Хорошо. Навоз – это хорошо.
Панкрашов снова повернулся к монитору.