– Это тот вкусный мед, который любит Гортензия?
Жозефина кивнула.
– Она не обрадуется, когда узнает, что мы его ели без нее.
– Но ты же не съешь всю банку?
– Кто знает, – сказала Зоэ, плотоядно улыбнувшись. – Банка новая, да? Ты ее где купила?
– На рынке. Продавец сказал, что перед едой его надо немножко подогреть на водяной бане, тогда он не засахарится.
Идея доставить удовольствие Зоэ, устроить для нее эту медовую церемонию, отодвинула мрачные мысли о Луке на второй план, и Жозефина расслабилась.
– Ты такая хорошенькая, – улыбнулась она, потрепав дочку по голове. – Надо бы расчесаться как следует, а то колтуны будут.
– Я хочу быть коалой… И не надо будет причесываться.
– Выпрями спинку!
– Да уж, коалам живется куда легче! – вздохнула Зоэ, распрямляясь. – А когда вернется Гортензия, мам?
– Не знаю…
– А Гэри когда приедет?
– Понятия не имею, детка.
– А Ширли? О ней что-нибудь слышно?
– Я пыталась вчера ей дозвониться, но никто не подходил. Наверное, уехала на выходные.
– Я по ним скучаю… Скажи, ма, у нас как-то мало родственников, да?
– Да уж, родней мы не слишком богаты, – шутливым тоном ответила Жозефина.
– А Анриетта? Ты не можешь с ней помириться? Была бы хоть одна бабушка… Пускай она и не любит, когда ее так называют!
Анриетту все звали просто по имени: ни «бабушкой», ни «бабулей», ни просто «ба» она быть не желала.
Зоэ подчеркнула слова «хоть одна». У Антуана тоже было туго с родней. Единственный сын, родители рано умерли, с тетками, дядьками и двоюродными братьями он перессорился и с тех пор не встречался.
– У тебя есть один дядя и один двоюродный брат, это уже кое-что.
– Ну-у, это мало… У всех девочек в классе настоящие большие семьи…
– Ты правда скучаешь по Анриетте?
– По времени, да.
– «По времени» не говорят, говорят «временами» или «время от времени», любимый мой малыш…
Зоэ кивнула и замолчала. О чем она думает, удивилась Жозефина, глядя на дочь. Личико Зоэ помрачнело. Она размышляла. Казалось, всем ее существом завладела одна какая-то мысль, и она напряженно обдумывала ее в тишине, положив подбородок на руки и упрямо сведя брови. Жозефина молча следила за сменой выражений на ее лице, не хотела вторгаться в этот внутренний диалог. Глаза Зоэ то темнели, то прояснялись, лоб то хмурился, то вновь разглаживался. Наконец она подняла взгляд на мать и с тревогой в голосе спросила: