– Всё, что я сделаю, будет им только на благо. Заботясь о чистоте телесной своих подданных, я одновременно забочусь и об их чистоте душевной. Да и сами франки изначально приветствовали чистоту. Для этого достаточно вспомнить старую пословицу: «Gracieuseté et propreté valent mieux que sale beauté».7 Если не нравится эта, сошлюсь на другую: «Netteté nourrit santé». Выбирайте ту, которая вам больше по нраву.8
И, махнув рукой в сторону двери, Анна отпустила великого сенешаля.
Будущее убедило его, что королева оказалась верна своему обещанию. Вскоре приступили к освобождению помещений, использовавшихся ранее в качестве бань. Генрих взял на себя смелость пойти против требований церкви считать грязь на теле признаком святости и повелел мыться не меньше одного раза в неделю. По субботам заработали не только дворцовые бани, но и общественные в городе. Это была пусть небольшая, но все же победа Анны.
Спустя месяц после Рождества Христова королева стала чувствовать ежеутреннее недомогание. Её сильно тошнило, запах мяса и специй провоцировал рвоту, что вызвало сильный переполох во дворце. Среди придворных пополз слух, что её отравили.
Генрих бесновался, требуя от дворцового лекаря облегчить состояние супруги и вывести из ее организма яд. Сенешаль сбился с ног, выясняя, что ела королева, и кто снимал с ее еды пробу. Во дворце наступили темные времена. Лорентин, не зная, чем лечить, королеву, решился пустить ей кровь, после чего ей стало еще хуже. Бледный и похудевший от страха, он не отходил от нее, не позволяя вставать с постели.
Анна была напугана не меньше его неизвестной болезнью. Дворцовый лекарь пытался поить ее какими-то травами, от которых ее еще больше рвало, и она отказалась что – либо принимать.
Дни сменялись днями, но в состоянии королевы разительных перемен не наблюдалось: правда, после обеда до самого утра тошнота стала пропадать, но появилось желание есть рыбу, к которой она раньше пристрастия не испытывала, и пить молоко с медом.
Как только проходила тошнота, Анна наблюдала в себе прилив энергии, и она начинала протестовать против бесцельного лежания в постели. Но Лорентин был неумолим. И ей приходилось подчиняться.
Однажды, когда лекарь ушел на обед, а Марьяна села на его место, Анна поделилась с наперсницей тем, что ее мучило в последнее время: