Так они сидели некоторое время в лучах утреннего солнца. И Госпожа Гертруда неожиданно для себя и скорее машинально начала баюкать на руках младенца, и приговаривать всю ту усыпляющую детей несвязную чепуху из слов и отдельных звуков.
По-прежнему мертвенно бледный малыш начал затихать и вскоре сладко зевнув уснул, посасывая свои мертвенно бледный пальчик.
«Ох, вы, боги-то мои. Кто же ты у нас теперь?» – на распев задала риторический вопрос ведьма.
И как будто отвечая ей, в сонных маленьких глазках пробежала зеленоватая тень.
«Ой, да будь я проклята, что же это за дерьмо?», – не меняя баюкающего тембра удивилась дама.
Она в который раз закрыла глаза пытаясь взять себя в руки и, сделав глубокий вдох, прошептала: «Проклятье, мне нужна помощь.»
Маленький сверток в ее руках недовольно запищал.
«Тих-тихо, дорогой, сходим мы сейчас с тобой к одному самодовольному старому прохвосту», – не в рифму закончила она мысль.
Все же сумев убаюкать ребенка, Госпожа Гертруда быстро затушила печь крематория, затем, нырнув в утробу своего домика, вскоре вернулась к мирно спящему свертку из черного фартука, с плетеной корзинкой в руках.
В корзинке предусмотрительно лежало теплое одеяльце.
Бережно чтобы не разбудить Госпожа переложила в нее дитя и убедившись, что одеяльце надежно защищает ценного пассажира корзины от ветра, отошла от нее подальше.
«Город просыпается, пешком лучше не идти, да и медленно это, – бормотала она чуть слышно, – и по воздуху не понесешь, ну что ж.»
Ведьма отошла еще на пару шагов от корзины и широко разведя руки ладонями вниз как птица, что вот-вот вспорхнет, резко одним движением опустила их вниз, и исчезла как будто осыпавшись, одновременно с этим появилось облако черного дыма.
Но уже в следующее мгновенье из черного облака, висевшего на том самом месте, где только что стояла элегантная женщина, вышла крупная, но поджарая и изящная словно лань, черная собака.
Быстрой, но бесшумной иноходью, как-будто ей стребовалась пара секунд, чтоб привыкнуть, что теперь у нее четыре ноги, собака, крепко зажав плетеную ручку корзинки могучими как капкан челюстями, рысью бросилась прочь из дворика, в один прыжок перемахнув не высокий заборчик.
Словно акула почуявшая кровь, фигура могучего зверя как будто плыла в утреннем воздухе городка.