– Стенли, мать твою! Стенли! Сюда иди! – орет бородатый алкоголик. И на его зов прибегает та самая красотка шатенка, которая заставила меня вкалывать в свой день рождения. Хотя я не особо и сопротивлялась.
– Опять надрался, Эзра? – видимо, Стенли, накрывает его щеки ладонями и приподнимает лицо.
– Кто это такая? – тычет в меня пальцем слабой руки.
– Новенькая. Ты уволил Кэт, помнишь? Одна я не справляюсь.
– Я уволил Кэт? – видимо, пьянь по имени Эзра, сбрасывает с себя руки Стенли и пытается распрямиться на стуле.
Из-под глубокого выреза пуловера выглядывает часть еще одной татуировки, которая от груди разрастается к шее, но я не успеваю разглядеть рисунок.
– Ты уволил Кэт, – усмехается Стенли.
– Я уволил Кэт.
– Еще раз тебе повторить или записать? – красотка Стенли трет барную стойку и не перестает улыбаться.
– Да плевать, – Эзра снова почесывает бороду и вытирает губы тыльной стороной ладони. – А эта что здесь делает?
– Малышка, как тебя зовут? – обращается ко мне Стенли.
– Серена, – хмыкаю я, не сводя глаз с остервеневшего козла.
– Я взяла Серену в штат.
– Хрен с два, – шипит Эзра. – Пусть валит на хрен отсюда. Не хватало мне здесь малолеток. Ты посмотри на нее, – переводит на меня взгляд и обдает им с макушки до талии. – Без косметики. Наивные глаза. Конский длинный хвост. Черные прямые волосы, нетронутые парикмахером. И сиськи второго размера, – каждое слово раздевает, и мне хочется прикрыться руками, но я стою молча, раскрыв рот от возмущения. – Тебе хоть двадцать один есть?
– Мне двадцать два! – выкрикиваю, хмуря брови. – Вчера исполнилось! И какое это имеет значение? Я сегодня справилась!
– Она справилась, Эзра, – поддерживает Стенли.
– Плевать я хотел. Она не умеет общаться с клиентами. Поэтому ты, – вяло машет рукой в сторону Стенли. – Налей мне выпить. А ты, – переводит руку на меня, тыча указательным пальцем почти в лицо. – Собрала свои манатки и укатила за дверь. Чтоб я больше тебя здесь не видел.
Гнев перехватывает горло где-то на середине. Я задыхаюсь, но не могу произнести ни слова. Они застряли внутри вместе с недолитыми слезами, вместе с упреками мамы, отчаянием и обидой. Они засели и не выходят, а я могу лишь стоять и втягивать в себя воздух, хлопая ресницами по взмокшим глазам.
Паралич отпускает раньше, чем придурок Эзра успевает послать меня ко всем чертям еще раз. Я хватаю белую шубу, набрасываю ее на плечи и спешу к выходу из очередного ада, в который забрела. Я ведь всегда забредаю именно туда. Куда бы ни шла. Куда бы ни стремилась. Везде гребаное пекло.