Только два дня назад, когда приезжал барон Дымов, глава НМЦ не проводила с Антоном никаких манипуляций. Дмитрий Константинович заглянул к нему в палату минут на пять, не больше. Чернов притворился спящим, поэтому до самого ухода Дмитрия старался не открывать глаза. Плохо старался и, разомкнув на несколько мгновений светлые ресницы, мельком увидел руку босса, холёную, но сильную, украшенную бесценными перстнями. Руку, за которую хотел ухватиться беспризорник Тоша. Руку, которую столько раз целовал Беззаконный в знак почтения и нерушимой верности. Руку, которая поддерживала в трудную минуту и причиняла боль. Антон думал было вцепиться в неё, чтобы она прервала страдания, но не стал. Он решил, что Дымов знает о жестоких опытах, которым его подвергают. Нет, именно барон передал Арине Сергеевне непокорного пса. Две вещи оставались для Чернова загадкой: зачем Дмитрий оставил на тумбочке корзину свежих фруктов и почему перед уходом поправил ему одеяло.
Сегодня Емельянова ещё не заходила: это подозрительное спокойствие было не к добру. Чернов не слышал о визите босса, значит, на этот раз дело не в нём. Антон планировал бежать этим вечером. Арина Сергеевна проводила свои зверские исследования в первой половине дня. Ночью НМЦ охранялось ещё жестче, чем в рабочие часы, поэтому он выбрал для побега именно вечер.
Антон встал с койки и, опираясь на костыль, добрался до стены. Расковырял на руке царапину и зачеркнул кровью на календаре восьмое декабря, поскольку не было ни карандаша, ни ручки. Чернов случайно запачкал алыми каплями белоснежную пижаму: она была вполне удобной и явно недешёвой, но по собственной воле он бы её никогда не надел. Медсестры меняли ему одежду раз в сутки – после опытов Арины Сергеевны она становилась непригодной.
Он выдохнул и поднёс к губам старый нательный крестик, что теперь держался на серебряной цепочке.
– Я не из таких мест выбирался, – серьёзно произнёс он, набравшись решительности. – Эти стены меня не удержат.
– Любишь говорить сам с собой? – Чернова чуть было не сделал заикой странный детский голос. Он обернулся и обнаружил девчонку – судя по росту, комплекции и лицу, она могла быть ученицей последнего класса началки или первогодкой средней школы. Антон знал не много школьниц, но вспомнив, как выглядела в таком же возрасте приёмная дочка Дымова, сравнил незнакомку с Лизой. У незнакомки сразу бросались в глаза косички, белые, как его больничная пижама, они вызывали неприятные ассоциации. Разноцветные резинки были контрастом на этом уже ненавистном белом, и он воспринял их как хороший знак.