– Я непонятно сказал? Твои пять минут истекают. Или ты пойдёшь вот так по улице? Тогда пошли! – он терял терпение с каждым словом, с каждым шагом, сделанным ко мне навстречу.
Когда он схватил меня сзади за шею, я понял, что плевать, какой носок сначала надену. Главное – сделать это быстро.
– Я почти всё, пап. Прости.
– Пошевеливайся, – он отпустил меня и в презрении скривил рот.
Презрение – та самая эмоция, которую с завидной частотой получал от отца.
И если такое настроение у него было утром, то сейчас, после того как его выдернули с работы, чтобы пожаловаться на непутёвого сына, оно явно не стало лучше.
– Ты понимаешь, что ты позоришь нас с матерью?! – вопил он так громко, что уши начало закладывать. – Ради чего мы тратим на тебя столько денег, потакаем тебе? Чтобы ты так нам отплачивал? – Брызги слюны летели прямо в лицо, когда он схватил меня за плечи, нависая сверху своей угрожающей величиной.
Он смотрел на меня так, будто ждал ответа.
– Прости, пап. Я исправлюсь.
На самом деле это было ложью. Я не знал, почему не мог приложить хоть немного усилий на контрольной, чтобы получить хорошую оценку. Просто не видел смысла.
Зачем?
Ради чего?
Ради того, чтобы отец не кричал?
Он крепко сжал мои плечи, пытаясь глубоко дышать, отчего его ноздри широко раздувались, будто у быка на родео.
– Да. Ты исправишься. Ты, мать твою, сделаешь всё, что я тебе скажу, – он крепко схватил меня за руку и потащил наверх, в комнату. Было больно настолько, что казалось, конечность вот-вот откажет, если отец не оторвёт её прежде.
Он с силой затолкнул меня в комнату.
– Ради чего мы тебе все эти книги покупаем? Чтобы ты их носил соседской девке? Ты хоть раз их сам открывал? – отец взял один из учебников и, не получая никакого ответа, швырнул его в меня, попав прямо в лицо. – Открывал, я спрашиваю?
Я чувствовал, как начала пульсировать боль. В голове, в руке.
Физическая боль лучше, чем эмоциональная. Эмоциональная разрушает изнутри, а оболочка, получающая внешние повреждения – ерунда.
– Открывал, – мой голос дрожал, а по щекам скатывались слёзы.
Почему я плакал? Мне же не страшно.
Слёзы сами катились, пусть я этого и не хотел.
– Какое же ты ничтожество, Ник, – отец с разочарованием покачал головой. – От тебя одни только беды. Всегда.
Я старался выровнять дыхание, понимая, что дальше последует. Отец всегда использовал запрещённый приём. Такой, который способен был меня сломать в любую секунду. Уничтожить.