Традиционно культурологи и этнографы интерпретируют русский мат как ритуализованную, обрядовую, обозначающую предполагаемый контакт с сакральными силами, речь во время обряда. Действительно, по лингвистической аргументации Б. А. Успенского, никакого инцеста в упомянутой фразе нет.
Она – осколок былой общеславянской мифологической формулы, т.е. «ты – песье отродье, сукин сын», осложненной другими мифологическими, религиозными и фольклорными ассоциациями и имеющей более древнюю предысторию.
Если же подходить более глобально, мат и вообще ругань есть нарушение табу. И с этой точки зрения недопустимой руганью могут быть не только «генитальные» выражения, как у русских. У японцев это нарушение табу чистоты, выраженное не обязательно в словах, но и в действиях; у католиков – богохульство. У немцев – нарушение табу на разговоры о дефекациях (от лат. defaecatio – очищение, опорожнение прямой кишки от кала, у русских это заменяется эвфемизмом – словом «стул») и заднице (в старорусском языке «задница» означало «наследство»). Нарушение любого табу – это всегда эмоциональный выплеск – либо отрицательного знака (оскорбление), либо положительного (веселье).
Мы живем в насквозь табуизированном мире. Вся культура есть система строгих и менее строгих табу. Запреты, которые опутывают всех нас, позволяют не развалиться социуму, но накапливают психологическое напряжение в членах социума. Поэтому нужны средства разрядки психологической напряженности, то есть какие-то относительно безобидные нарушения запретов, не грозящие социуму распадом.
Это – инвективы, то есть запретные действия, которые проявляются в ситуациях карнавала, веселья. Выпуск пара. А пару, как известно, должен противостоять сильный клапан, то есть сильный запрет. Который, тем не менее, нельзя не нарушить, иначе человек взорвется изнутри и разрушит себя и общество.
Языческие обряды, посвященные самым разным богам, часто принимали формы, оскорбляющие нравственное сознание обыкновенного человека. То, что творилось во имя богов, не могло происходить в обыденной жизни, это бы сочли преступлением.
И хотя в обычной жизни отношения между полами регулировались общественными установлениями, призванными обеспечить стабильное существование общества, во время языческих праздников, как правило, посвященных богам плодородия, практиковалось всевозможнейшее бесчинство. Часто оно облекалось в формы мистерий, охватывающих лишь посвященных, но всегда носило сакральный характер. Мистерии учинялись не ради самого разгула страстей, но ради богов. Этому своего рода «священнодействию» соответствовал и особый язык. Эта непотребная, похабная речь, немыслимая в обыденной жизни, была нормой общения во время языческого празднества.