– Ладно, тенюшечка, пошутил я. Друзья без меня обойдутся. А мне без тебя никак.
Шикарный молодой человек вальяжно откинулся на спинку скамейки, окутавшись облаком сигаретного дыма. К нему вскоре присеменил голубь и выжидательно покосился на возможного кормильца.
– Гуляй, гуля, гуляй! – засмеялся парень, посасывая сигарету.
– Сам гуляй! – парировал голубь. – Меня специально послали – дать тебе шанс хоть самое крошечное дружелюбие проявить.
Парень огляделся. Никого, кто мог бы его дурить.
– Такого дурня и дурить не надо, – прокомментировал голубь. – Заделался шулером, нагрёб деньжищ. Решил, что так жить и надо.
Наверное, телепатия.
– Никому никогда хорошего не сделал!..
Парень вскочил и пустился бежать.
– Гуляй, шуля, гуляй!.. – донеслось вслед.
Участковый Лицаев был довольно полным, леноватым, но исключительно обаятельным. Когда подведомственные ему жители приходили с мелкими жалобами, он распахивал руки, словно готовился обнять жалобщика, и успокаивающе говорил:
– Понимаю, приму меры, но со временем. Трудно уследить за всем сразу.
Но когда на него жаловались в отделение и вызывало начальство, Лицаев вставал по стойке смирно и рапортовал:
– Так точно, всё понял. Сегодня планировал этим заняться!
И сказочно быстро разбирался в проблеме, так что числился просто образцовым участковым.
На барахолке тараторила возможному покупателю:
– Заберите поскорее у меня этот бюстик гипсовый. Мне уже все мозги проели этой легендой, что моя прабабка бриллиантовую брошь сюда замуровала. Не верю в чудеса совершенно. Но из-за легенды цена подороже. Вдруг вы искатель сокровищ и кокните бюстик? Вдруг там брошь? Не вздумайте только здесь колоть, а то или сами расстроитесь, или меня расстроите, если брошь обнаружится. Но не верю в это… Покупаете? Ну, гора с плеч!..
И, подождав ухода покупателя, обернулась к мужику, сидящему неподалёку:
– Чудесно работает!.. Давай десятый бюстик.
Он был высококвалифицированным обидчиком, этот Сорин. Умел обидеть и словом, и делом.
Вот только очень возмущался, когда кто-нибудь обижал его самого. Сорин считал, что при этом покушались на его мастерство обиды. Или подражали его мастерству – или, что было ещё возмутительнее, придумывали что-то своё, противоречащее всякому искусству обижания.