Михо щурил свои маленькие чёрные глаза при виде Леонтия и, сплюнув, резко уходил с дороги, избегая его.
А Леонтий не видел или не хотел видеть презрения Михо, он помогал своей Елизавете в хозяйстве, с охоты нёс ей убитого зайца или вязанку фазанов. Елизавета никогда не злоупотребляла любовью Леонтия и не обделяла своего цыгана свободой, хотя и относилась к ней с чувством скрытой бабьей враждебности.
Сама она довольно неплохо справлялась с хозяйством и могла бы легко обходиться без мужской помощи. Не раз Леонтий с улыбкой на лице наблюдал, как Елизавета легко подымает на вилах ворох пшеницы. В ней было много не бабьей решительности, воли и силы. Даже лошадей она запрягала не хуже его самого, упираясь в ободь клеща, разом затягивая супонь.
А через полгода сердечное чувство Леонтия к Елизавете надежно укоренилось. Леонтий лишь изредка вспоминал о своей семье, но воспоминания уже не приносили ему прежней режущей боли. И больше не вспоминал он слова обиженного на него отца, не вспоминал жену свою, худую и чёрную, совершенно бесплодную и молчаливую, с которой его свели цыгане.
И только тяжело вздыхал Леонтий, что не может признаться о жене своей Елизавете. Проклятый своей семьёй, он сбежал в одну из ночей, куда глаза глядят, и ноги его принесли сюда в Алексеевку, где жила эта самая Елизавета, от которой всегда пахло мёдом. Иногда встречаясь со старшим сыном своего брата, Леонтий бледнел: так разительно было сходство между отцом и сыном, будто сам брат его стоял перед ним.
А потом опять в работе, в постоянной борьбе за кусок хлеба, в суете рассасывалась тупая, ноющая боль Леонтия и он снова забывался, согретый любовью пылкой Елизаветы.
Но вот Елизавета забеременела. И Леонтий вдруг стал тоскливее вдовца. Его давняя тайна о том, что он давно женат перед богом не давала ему решиться на брак с Елизаветой и навсегда остаться в Алексеевке. С тоской смотрел он по вечерам на поля, залитые солнцем, и всё вздыхал.
Однажды так, настоявшись в поле в одиночестве и раздумье, он пошёл к Елизавете.
Она пряла шерсть, дожидаясь его. В низенькой комнатушке снотворно жужжала прялка, и было жарко. Леонтий устало и раздраженно поморщился:
– Снова гоняешь своё кружало!
Она думала, что он ходил на колхозное собрание, потому что уж очень долго его не было, и выглядел он хмурым и отчуждённым.