За одиноким ужином Гарриет прочла статью о Трансильвании: «Le berceau de la nation, le Cœur de la Patrie»[25]. Претензии Венгрии на эту территорию не упоминались, но в конце статьи автор вопрошал: разве недостаточно румыны пострадали в своих попытках сохранить мир на Балканах? Неужели от них потребуют очередной жертвы? И сам отвечал: нет, это невозможно. Всякие слухи о подобном надо немедленно опровергать.
В тот вечер Принглов пригласили на ужин к супругам-евреям, которые получили визу в США и хотели знать, как вести себя в англоязычном мире. Подобные приглашения были нередки. Хотя все свои знания об Америке Гай почерпнул из кино, он всегда был рад поделиться советом. Гарриет, однако, это уже наскучило.
– Иди один, – сказала она. – Меня там никто не ждет.
Ей хотелось снова навестить Сашу.
Взобравшись по железной лестнице на крышу, она была поражена великолепием закатного неба, расцвеченного переливами охряного, алого и лилового. Цемент светился, словно мрамор, но воздух был тяжелый, будто перед грозой, хотя грозы здесь бывали редко.
Саша сидел на парапете и что-то рисовал – одинокий напряженный силуэт. Вдруг он поднял голову и посмотрел в сторону собора, который был выстроен на холме и возвышался над городом. Его золотые купола пылали, и очертания рельефно выделялись на фоне меркнущего сияния.
Заслышав ее шаги, он оглянулся и так просиял, увидев Гарриет, что она не стала даже придумывать повод для своего визита.
Она спросила, где собака.
– Она тут и не жила, – ответил Саша. – Деспина приютила ее для кого-то. Теперь ее отправили домой.
– А кто-то из слуг живет на крыше?
– Я здесь один.
Как она и думала, широко разрекламированные «вторые комнаты для слуг» призваны были поднять престиж этого дурно спроектированного дома, выстроенного на скорую руку. Никто не мог позволить себе лишнюю прислугу, да и не нуждался в ней.
Ей стало жаль мальчика, живущего тут в одиночестве.
– Это тебе, – сказала она, поставив миску с абрикосами на парапет, после чего взгляд ее упал на набросок собора, выполненный на цементе куском угля, который Саше принесла Деспина. – Хорошо нарисовано.
– Правда? – с энтузиазмом переспросил он. – Вам нравится?
Он был так поражен ее оценкой, так доверял ей, что она устыдилась своей бездумной похвалы и стала разглядывать набросок внимательнее. Линии были размашистые, а неровная поверхность комически искажала пропорции.