– Одна моя знакомая проходила здесь реабилитацию.
– Какая знакомая? – насторожилась Марьяна.
– Потом расскажу.
– Нет, раз уж начал… – она не договорила и покосилась на дверь.
Оттуда послышались шаркающая поступь и кряхтение. Молодые люди едва успели отойти в сторону, как дверь отворилась и на крыльце появилась грузная женщина с одутловатым, раскрасневшимся лицом – то ли от недавних слез, то ли от пристрастия к выпивке.
– Вы к отцу Василию? – сиплым голосом спросила она у молодых людей.
Они отрицательно покачали головами.
– Он просил обождать пять минут, – продолжала женщина, не обращая внимания на ответ.
Затем, охая и вздыхая, поковыляла в сторону деревянной лестницы, что-то бормоча себе под нос. Её причитания растворились в звуках песнопений.
Душе моя, душе моя,
Восстани, что спиши?
Конец приближается, и имаши смутитися…
– Вить, а пойдем-ка, наверное, отсюда, – негромко, но очень настойчиво произнесла Марьяна, беря за руку своего спутника. – Мне здесь совсем не нравится.
– Ладно, ладно. Уже идем.
Но тут один из странных типов, который с самого начала пристально следил за непрошеными гостями, вдруг снялся с лавочки и направился к молодым людям.
– А-а-а… Здравствуй, молодежь! – разразился он, скаля рот в безобразной улыбке, обнажавшей остатки полугнилых зубов.
Жиденькая рыжая бородка его лоснилась; маленькие глаза по-плутовски бегали, но иногда на несколько секунд застывали в проницающем, колючем взгляде, – этакая нагловатая крысиная мордочка, а не человеческое лицо.
– На исповедь к отцу Василию пожаловали? Или, может, за советом каким?
Витя немного растерялся, не зная даже, что ответить этому нагло ухмыляющемуся, неизвестно из какой дыры вылезшему оболтусу.
– Слушайте, мы тут не к вам, собственно, пришли, – сказал Витя дрожащим от возмущения голосом, стискивая Марьянину руку. Всё своё негодование он выплеснул в презрительном взгляде.
Девицы у лестницы в очередной раз прервали пение, но начинать снова не торопились и с любопытством наблюдали сцену.
Незнакомец, однако, вдруг резко переменился, нагловатая ухмылка и весь задор исчезли с его лица.
– Э, мил человек, гордыня твоя тебя надмевает! По взгляду вижу: ты меня и за человека-то не почитаешь. Так ведь? А красавица твоя, скромница-умница, что сникла-то совсем?
– Вить, пойдем уже отсюда!