услышав, как лает шакал,
шептал я заветное слово —
«дойти!» – и, как пьяный, шагал.
Барханы пылили, просеяв
песок через сито ветров,
но брёл я упрямо на север,
к мерцанью больших городов.
Но здесь среди шума другого,
где женщины ходят в манто,
«дойти!» – повторяю я снова,
когда не поможет никто,
когда без конца и без края
я чувствую в мире вражду.
«Дойти – а куда? Я не знаю.
Не знаю, но снова иду.
* * *
Тут от солнца я словно ослеп,
от безводья, как дерево, чах.
Как в духовке поджаренный хлеб,
под ногами хрустел солончак.
Солнца свет краски яркие стёр:
видел я только облачный дым,
да немыслимый жёлтый простор,
охраняемым ветром одним.
Я ложился, безмерно устав,
к саксаулу, что медленно сох,
и учился терпенью у трав,
пробивающих ржавый песок.
То терпенье я долго копил,
чтоб пройти буераки и рвы —
ведь у всех нас немерено сил,
как у той безымянной травы.
* * *
Край этот есть рассадник пандемий —
вмиг захвораешь, если ты неловок.
Застыла степь, а в ней застыли мы,
напоминая маленьких полёвок.
Открыт ветрам чернеющий угор,
простор ошеломительный, бескрайный.
Пусть этот мир, как нищий, рван и гол —
не в этом ли естественность и тайна?
Здесь столько дней расплющено зазря,
на времени безумной наковальне.
Окраина. Бесплодная земля,
а вместе с тем загадка вековая.
Здесь выцвела небес голубизна
и, говорят, недалеко от ада.
Я здесь, признаться, даже и не знал,
что выжить можно, если очень надо.
* * *
Эй, синоптик, ты никакой пророк,
ты пургу нам гонишь опять,
Я готов теперь за дождя плевок
половину жизни отдать.
Душно так, что хоть океан обрушь,
не остынет это тепло,
и на много вёрст дышит жаром сушь,
превращая весь мир в стекло.
И на сотни вёрст здесь владенья зла
(о хорошем мечтать не смей),
и где зрел урюк, где росла трава,
там лишь только логово змей.
Я здесь ноги свои до крови стёр,
и меня не надо стыдить,
что июльский солнечный тот костёр
не пытался я остудить.
Выбрал я свой путь, как всегда, кружной,
где полынь одна да осот.
Словно знал, что этот палящий зной
очищение принесёт.
* * *
Можно, наверно, сойти с ума,
если тот час настал,
если вокруг ветров кутерьма,
Северный Казахстан.
Степь та в белёсой траве мертва,
ждёт, как сурка питон.
Здесь бы напиться воды сперва,
а умереть – потом.
Глаз устаёт. Тут простор сквозной.
Солнце не может сесть.
Здесь до серёдки прожарит зной,
если серёдка есть.
Здесь я осунулся, одичал…