– Шарко! – недовольно сказал он. – Щас поставлю вам пять на двоих.
Машка замолчала, но, когда Андреевич снова обратил свой взгляд на Коровец, сунула Диману листик. Диман обрадовался и принялся осторожно списывать.
– Трощенко, по какой теореме находим АС? – спросил Андреевич. Еще у него поразительная способность замечать тех, кто не слушает, даже если он сидит молча и делает вид, что пишет.
– По теореме синусов, – наугад сказал я.
– Зава-ал, – с неподдельным ужасом протянул Андреевич, – катет против угла тридцать градусов по теореме синусов? Дмитриева Екатерина, чему равен этот угол?
Я достал тетрадь по химии и начал списывать. Диман сдал свой листок с теоремой и вернулся.
– Все скатал! – радостно зашептал он. – Может, пять будет.
– Круглов, опять болтаешь? – вызверился Андреевич, поправляя очки. – Сейчас вылетишь отсюда, будешь летать по коридору.
Есть такая пословица – «беда не приходит одна». Даже если взять геометрию, то у нас сразу два урока, один за другим… Но нам повезло. Диман без помех скатал химию, заодно и свой немецкий, самостоятельной работы не было, и мы пошли на литературу со спокойной душой. Литру я ненавижу. Может, дело в Марине Яковлевне, которая постоянно стремится выпереть меня в коридор, я считаю, что это совершенно незаслуженно. Я ей даже билеты для экзамена печатал, а она меня выгоняет вместо благодарности. А на сегодня она дала мне доклад.
Я вышел с чувством выполненного долга и прочитал биографию Гумилева.
– Хорошо. «Три», – сказала Яковлевна.
– Почему?! – опешил я.
– Потому что читал, – она скорбно покачала головой, – а надо рассказывать.
– Это нечестно! – возмутился с четвертой парты Ромик Ахмедов.
– Поставьте «четыре»! – добавила Орлова.
– За что тут «четыре»? – охотно включилась в полемику русичка.
– Он же готовил, – вставила Совушко.
– У нас демократия! – проорал с последней парты недалекий Гурген.
Пусть класс у нас не очень дружный, общаемся больше своими группками, но в вопросах по поводу помощи кому-либо с завышением оценки проявляют редкостное единение.
И тут Славик не в тему заржал, еще больше раздражив Марину Яковлевну, и она рявкнула:
– Садись!
– Да что же это такое, – негромко сказал я Диману, – вот так всегда.
– Ну да, – покрутил стриженой головой Диман.
– Делаешь, стараешься и вот…
– Трощенко, – резко произнесла Яковлевна, – перестань бубнить.