Повезло Марине только за день до перехода съёмочной группы в павильон. Она болталась под окнами гримвагена, куда недавно зашёл Ремизов, и вдруг он выскочил из дверей с телефоном в руках, наполовину загримированный, с недорисованным фингалом под глазом. Вокруг его шеи гривой топорщились заткнутые за воротник салфетки. Гримёрша Ирина высунулась из вагончика и зло прокричала ему вслед:
– Володя, вернись! Вернись, я кому сказала!
Он проигнорировал её, даже не обернулся, и она, в отчаянии всплеснув руками, подытожила:
– Ну твою ж мать.
Марина скользнула за вагончиками, потеряла Ремизова из вида, заметалась, и вдруг услышала его голос:
– Да…Да, хорошо.
Марина замерла. Она понятия не имела, где именно находится Ремизов, и боялась шевельнуться, чтобы не потерять возможность его слышать.
– А где это? – спросил Ремизов. – Да, представляю. Завтра? А когда? В три? А, хорошо. В четыре. Понял. – Тон его смягчился, он улыбнулся и сказал: – Я об этом так давно мечтал! Спасибо тебе. Если бы не ты, я бы… Ты – моё спасение.
Ремизов завершил разговор.
Разговор был подслушан в пятницу днём, а пятничными вечерами Марина традиционно встречалась с подругами. На этот раз в клуб они не пошли, а собрались дома у Риты, счастливой обладательницы большого балкона с красивым видом.
В ногах у девушек спал счастливый Вася, перед ними раскинулся до горизонта огромный город, на пластиковом столе стояли бутылка вина, бокалы, ваза с фруктами и большая тарелка с разными видами сыра. Ласковое солнце золотило верхушки деревьев. Стоял конец июня, и комары на семнадцатый этаж не долетали.
Вера была без косметики, с распущенными волосами, и вместо вечернего платья надела на простые синие джинсы и белую футболку без рисунка. Марина, напротив, сделала странный макияж, больше похожий на грим: глаза её были ярко накрашены нежно-зелёными и золотисто-оранжевыми тенями, на губах была золотая помада. Одета она была в блузу несколько нелепого покроя с такими же, как макияж, оранжевыми и зелёными пятнами. Рукава у блузы были широкими, длинные лоскуты нашитой ткани взмывали вверх при каждом дуновении ветра и смешивались с растрёпанными Мариниными волосами. Такой образ хоть и не уничтожал её кукольности, но придавал ей странную болезненность, какую-то драматическую неправильность. Марине это нравилось. И только Рита ни капли не изменилась, потому что оставалась собой всегда: маленькая, собранная, спортивная, с короткой стрижкой и в удобной одежде.