В сорок пять лет недуг вновь перешел в острую фазу. Александр Николаевич вдруг потерял всякий интерес к своей жизни. «Ведь это же не я, а кто-то другой встает каждое утро, завтракает, целует в левую щеку свою жену и отправляется на работу. Ведь я не имею к этой жизни вообще никакого отношения. Я больше не хочу, чтобы этот Некто воровал мою жизнь». Это были даже не мысли, это были физические ощущения, мучительными ранами разрывающие плотную и так ладно скроенную когда-то ткань его существования. Однажды во сне он явственно увидел своего давнего знакомого – пожилого психотерапевта с усталым взглядом потухших глаз – и утратил последние остатки душевного покоя, хоть как-то скреплявшие рассыпающиеся клочки некогда единого полотна.
Через год от него ушла жена, а еще через два года он бросил работу в институте и стал простым разносчиком пиццы. Вскоре он затерялся в стройных, хоть и немногочисленных рядах местных кришнаитов и стал центральной фигурой в разговорах его бывших друзей, активно обсуждавших его столь скоропостижно и печально загубленную жизнь. Лишь однажды за несколько лет он случайно встретил в магазине свою бывшую жену. Ее поразил радостный и живой блеск его глаз. Таким счастливым она не видела его за все двадцать пять лет их совместной жизни.
3
На рассвете он отправился к священной горе Кураяма. Годы духовных исканий не только закалили его дух, но и укрепили тело. Он стремился к успокоению ума через телесные практики, а успокоив его, понял, что ему необходимо обретение собственного переживания Истины. Это то, чему невозможно обучиться, сколь долгими бы ни были годы ученичества и сколь мудрым и добрым ни был бы Учитель. Полное единение с Истиной – это интимный процесс, и никто не должен вмешиваться в него, даже с самыми благими намерениями. Прошли годы, и он понял, что готов.
Поднявшись на священную гору, он достиг заветного уединения. Теперь ничто, даже прием пищи, не должно было отвлекать его от того Великого устремления, которое вело его по жизни и, наконец, привело сюда – на гору Кураяма – конечный пункт столь долгого пути.
Первые несколько дней он был погружен в размышления. Он уже знал, что человек, сумевший успокоить свой ум, отдает себя в руки Провидения. Он усмиряет свою волю, позволяя таинственным силам Вселенной распоряжаться его жизнью. Но как сложно прийти к этому! Также сложно человеку, висящему над бездонной пропастью, разжать руки, поверив в то, что с ним не может случиться ничего непоправимо ужасного. Даже малейший страх или самое незначительное сомнение создают едва заметную рябь на поверхности ума, разрушая его ровную гладь и лишая человека его былой невозмутимости. Сколь хрупким является достигаемое человеком спокойствие, и как же ему укрепиться в нем, укорениться, став подобным прибрежным скалам, без труда выдерживающим мощный натиск водной стихии и беспощадных ветров?