Встречи с Зеноном Позняком (по-белорусски его имя Зянон Пазьняк) я искал для того, чтобы помочь ему. Ведь я не только был читателем и слушателем американского «Радыё Свабода», а до того служил в Минске старшим научным сотрудником (с. н. с.) Белорусского национального технического университета (БНТУ). То есть по научной должности я являлся коллегой Зенона Станиславовича. Только он был с. н. с. – в Институте истории Национальной академии наук Беларуси, а я с 1981 года был ведущим конструктором в Физико-техническом институте Национальной академии наук, а затем научным и старшим научным сотрудником БНТУ. Это БПИ, в который я поступал перед армией.
Вот это моё отношение к науке и умение думать по-своему вели меня к Зенону Станиславовичу с целью помочь в его трудном бел-чырвона-белом / бело-красно-белом оппозиционном деле.
И вновь армия. Ноябрь 1972 года. Меня единственного из 170 белорусов, призванных в Беларуси, привезли из Минска в Тбилиси, в данную воинскую часть, куда почти сразу доставили двух грузин-новобранцев. Переодели нас в старую форму, и мы две недели, пока не прибыл наш призыв, чистили картошку. Но не только этим на кухне втроём занимались. А ещё учили грузинский и русский языки. Лексо владел русским, а Тимур почти не понимал его. В коридоре казармы висел плакат с текстом воинской присяги на русском языке. Я – Тимуру: «Прочитай вслух». Читает. «О чём прочитал, Тимур?» – «Не знаю». В общем, Тимур учил русский в грузинской школе, как мы иностранный – прочитать могли, а о чём прочли, не понимали.
И вот Лексо стал учить меня грузинскому языку, а я помогал ему учить Тимура русскому. И скажу вам, что за две недели я выучил грузинский больше, чем за последующие два года службы в Советской армии в Тбилиси. До сих пор помню некоторые грузинские слова и выражения, могу считать на грузинском и в нью-йоркском метро понимаю пару фраз из разговора грузин.
И вот наконец в воинскую часть прибыл весь наш ноябрьский 1972 года призыв.
– Ты откуда? – спросил меня один ровесник из прибывших.
– Из Минска, из Белоруссии.
– А-а-а, из нацменов, – и он вместе со своим корешем засмеялся.
Я не понял и переспросил:
– А кто такие нацмены?
– Национальные меньшинства, – ответил мне тот, первый.
И через несколько мгновений я стал белорусом и никогда больше в жизни не уступал русским в теме национального вопроса. Да и был я все два года службы единственным солдатом из Беларуси. Так и прослужил все два года один. Ну, если не считать минчанина – командира части и командира роты из белорусской провинции. Вот так я призвался в Советскую армию советским человеком, а увольнялся в 1974 году белорусом. Благодаря двум русским парням из киевского университета. Их так же, как и меня из белорусского политехнического, призвали в армию. Они, так сказать, мои крёстные отцы, которые сделали из меня белоруса. Через год первый парень поступил в Ленинградское военное училище, чтобы стать политруком. Наверное, стал. Ну а я летом 1989 года впервые увидел и услышал в Минске на проспекте Известий на оппозиционном митинге Зенона Позняка и, благодаря упомянутым русским крёстным отцам – однополчанам, с того момента на двадцать лет стал сторонником движения возрождения нации и Белорусского народного фронта «Возрождение» («Адраджэнне» на белорусском). Так что в десять раз больше годиков я потерял из-за себя и моих русских крёстных отцов, чем из-за мамы и папы, которые вовремя не отправили в школу и вовремя не пустили в армию. Только эту потерю я осознал уже в 2009 году в США.