Нетрудно догадаться, что гитара, о которой говорит Иван, была успешно продана, а на вырученные деньги Константин вернулся в Орёл.
Илья Аболмазов: «В Краснодаре Ступа занимался спортом, вы не поверите, но каждое утро он пробегал по четыре километра, потом брусья и турник. Голова у него прояснилась, плюс, хотя и под моим давлением, был посажен за книги, что и послужило толчком к его творчеству, хотя бы он узнал много новых слов. Потом было четыре месяца жизни на побережье, много веселья и смеха. Как признавался впоследствии Ступа, это было лучшее время в его жизни, да и в моей тоже. А потом меня прикрыли, и Костя уехал в Орёл, где без надлежащего контроля пустился во все тяжкие, поймал роковой недуг… а, в манду! Сейчас мне 50, и я скучаю по Косте, он товарищем был охуительным.
Вот случай на побережье: сентябрь, утро, просыпаемся мы в палатке часов в шесть, великолепное утро, солнце ещё косо бьёт через листву кавказского леса, а мы, позёвывая, выходим к домику, где обитают местные рыбаки, этакие мужички-лесовички, их уже нет, ушли в море. “Ну что, Костя, надо позавтракать”. – “А что у нас есть?” – “Десяток картох есть”. – “Ну так и славно”.
Глядим, на пороге рыбацкого домика стоит ведро, полное каких-то грибов белого цвета, с виду как поганки. “Костя, – говорю я, – эти-то лес знают, говна не соберут, позаимствуем, с картофаном-то оно ого-го как славно получится”. Развели огонь и приготовили себе завтрак. Поели и сидим на бревне в наслаждении, практически как буддисты, слов нет, тихо перевариваем эту вкуснятину.
Тут приходит рыбак: “Здорово! Что, проснулись?” – и с этими словами шварк ведро на помойку. Мы как-то переглянулись и спрашиваем: “А чего это ты, Митя, грибы-то выбросил?” – “Да хер его знает, кто-то поганок насобирал, полгриба – верная смерть”. Мы опять переглянулись, потому как только что покушали четыре на двоих. “Да ну на хуй, – сказал рыбак. – Да вам пиздец! Давно?” – “Да только что!” “Сейчас”, – сказал рыбак и скрылся в доме.
Мы, побледнев, рассматривали один другого, и напомню, утро, божья роса, а нам вроде как хана, нет слов, чтобы описать это ощущение. Тут выходит Митя с канистрой керосина и наливает нам по кружке: “Пейте, сукины дети, не дай бог сдохнете ещё прямо здесь!” Одним словом, вылакали мы эту канистру, рвало так, что аж радуги появлялись, но остались живы.