Все это происходило до цифровой эпохи, и бумажные материалы собирали в стандартные картонные папки. Они стояли на стеллажах, установленных вдоль стен длинной, узкой комнаты. На каждой из них были написаны имя заключенного и его номер. Здесь побывали Чарльз Бронсон[18], начальник штаба ИРА[19] Катал Гулдинг[20], Джереми Бамбер[21], Майкл Сэмз[22] и Колин Айрленд[23]. Так что тюремный архив представлял собой нечто среднее между собранием светской хроники и коллекцией ужастиков.
Джон Холл вошел, когда я читала документы Айрленда, содрогаясь от сцен, представавших перед моим мысленным взором. Преступник убил пять геев и оставил их трупы в жутких и непристойных позах. Таким образом он показывал свое глубокое презрение к ним. Это был знак, посланный полиции и журналистам, освещавшим это дело. В папке обнаружились письма поклонников Айрленда. Я никогда прежде не видела ничего подобного. Убежденные крайне правые гомофобы писали своему кумиру восторженные письма, поздравляли с успехом его предприятия. Эти послания, изрисованные свастиками, были перехвачены тюремной цензурой и помещены в личное дело заключенного. Я смотрела на них и гадала, как, черт возьми, люди могли докатиться до такого.
В поведении Джона Холла не было ничего особенного. Он прошелся по архиву, заметил меня, развернулся, подошел и сел рядом. Холл был (наверное, и остается) мужчиной крупным, высоким, так что я не могла притвориться, что не заметила его. Он спросил, как я освоилась на новой работе, не нужна ли мне какая-то помощь, не показать ли мне Уэйкфилд. И не хочу ли я вечером сходить с ним в паб. Я не хотела. «Спасибо, нет», – вежливо ответила я. Но в глубине души я чувствовала, что нужно объяснить свой отказ, поэтому сказала, что меня уже пригласили в гости. На самом деле в гости меня никто не звал, но я все же выбрала такую отговорку.
Потом меня позвал на свидание еще один служащий тюрьмы. Он был на несколько лет меня старше и совсем не относился к типу мужчин, с которым у меня могли бы возникнуть романтические отношения. Но в Уэйкфилде я чувствовала себя очень одинокой, вдали от родных и друзей, а он был симпатичным – и настойчивым.
Мое время в Уэйкфилде подходило к концу. Исследование, над которым я работала, потихоньку свернули (как и многие другие). Мне стали давать обычные задания. Я проводила скучное анкетирование персонала и занималась администрированием программ для лечения лиц, совершивших преступления на сексуальной почве. Ставку в Уэйкфилде я так и не получала, поэтому начала искать оплачиваемую работу. (Чуть позже я нашла место судебного психолога-стажера в психиатрической больнице для правонарушителей. Это была моя первая настоящая занятость по специальности. Это уже были не осужденные, а пациенты в полном смысле слова.)