– Ну чего ты так сразу, подруга, – укоряюще протянула Алька и широким приглашающим жестом указала в сторону накрытого стола. – Прошу!
Когда прошли «первая колом и вторая соколом», она осмелилась спросить:
– А что это было? С чего вдруг пение оперное?
– А, так я засракуль.
– Кто-о-о?
– Так в народе в шутку называют звание «Заслуженный работник культуры». Пел в театре первые партии. А затем жизнь повернулась ко мне не самой лучшей своей стороной…
После третьей «за любовь», тарелки борща и яичницы, поджаренной сердобольной Алькой, шлифанувшийся здоровенным куском «Графских развалин» Данила расслабился и выдал более подробную информацию:
– Характер далеко не нордический. Орально неустойчив. Был неудачно женат на балерине нашего театра. Развёлся два года назад: она мне изменяла с кем ни попадя. Всё оставил ей. Признаюсь: любил, страдал, пил, скитался. И теперь единственный, кто меня поддерживает, – это мой позвоночник.
Убирая посуду, Натка сухо сказала:
– Ну что ж, мы всегда рады вам посочувствовать.
Однако полотенце и бутылку шампуня выдала, и через полчаса чистый и накормленный Данила, накрытый стареньким пледом, мирно спит в комнате номер четыре на старой тахте, оставшейся после Шишковых. Девчонки чаёвничают по второму кругу. В комнате уютно, горит настольная лампа. Алька, подперев подбородок ладонями, мечтательно глядя в потолок, выдаёт:
– Татуся, а он ведь ничего… Ты его пожалей, пригрей.
– Нельзя быть белой и пушистой для всех: на воротники растащат.
– О-о-о! Я вышью эту фразу на своей пижаме! Но, мадам, взгляните в свой паспорт! Нам бы успеть вскочить на подножку уходящего поезда. За себя я не волнуюсь. У нас в хирургии мужиков брачного возраста хоть ложкой ешь! И Юрка Бранников на меня уже два года телячьими глазами смотрит. А вот у тебя в министерстве одно бабьё и женатики. А ведь маленького давно хочется, признайся? Вон у Вальки моей уже двое!
– Не задавай трудных вопросов, если не хочешь быть обманутой.
– А я уверена: счастье за углом, и к нему нужно быть готовой всегда! Поэтому мы будем преступно хорошеть! Хочешь, к Ирине Николаевне съездим, пёрышки почистим? – И Алька улыбнулась во все свои ямочки.
Назавтра Данила Громов представился всем жильцам, и жизнь потекла по-прежнему. Наташа видела его редко, всегда трезвым и выбритым, дурацкие кошачьи усики исчезли, и, похоже, он устроился на работу, так как на его кухонной полке появилась посуда, а в комнату внесли кое-какую мебель.