Снова пожрать захотелось, да так, что в подлом животе заурчало. А казалось бы, только ложку обмыл и припрятал за голенище!
Эрей насмешливо выгнул бровь. Это славно получалось у братко, бровями двигать, что речь толкать. То похвалит, то выбранит, то пошлёт далече, куда сам ни в жисть не пойдёшь. То спросит строго, то удивится. Хорошие брови, кратче, говорливые, не то что хозяин.
Сказал бы лучше, чем насмешки строить, где провизию искать в мёртвом лесу? Сходить, что ли, с Бабником к озеру? Может, рыбой удастся разжиться?
Эрей посмотрел, потемнил глазами: сходи, Святогор, коли не трудно.
Викард оглянулся на Истерро, хмыкнул.
Бабник уже встал, развернулся к горам и пытливо взирал на лес, на славный такой соснячок, переломанный сошедшим обвалом. Кто его знает, светлую душу, может, вирши слагал, может, сосны считал! Такого одного отпустить к озерцу, всё равно что день потерять впустую. Потому как придётся искать, аукать, будить тишину надсадными воплями.
– Я с вами пойду, настоятель! – подскочил настырный Дар Гонт.
Это добре, этот пускай шагает, отмывается от встречи с Милиной. Одолела парня кручина, такой заразе сердце вручил!
– Ну и я пойду, – оживился Вран, отлынивая от мытья котелка. – Моя печаль всех суровей: приставили к поварёшкам, чтоб вас Князь покарал, мрази дурные!
– Раскаркался, – захихикал Ван-Свитт, – разобиделся, добрый молодец, кашу-то клинком не приправишь, навершием не посолишь! А кто ты, Вран, без руды прадедовой?
Альбин отмахнулся от Стейси Ван-Свитта: тот умел, коль дела не находилось, прицепиться клещом к больному месту да шевелить хоботком, расчесывать. Был бы Эльфик в дружине, пытал бы его, изводил поминутно попрёками. Но ушёл из отряда Сольбери, остался в степи над Алером вместе с насмешником Гварком, умевшим отбрить и Тверка, и Стейси. Сгинули оба в очищающем пламени, хотя мерещилось: следом едут, вот-вот догонят дружину мразёвскую.
Викард смекал, что к чему. За Бабником тени тянутся, кровавые, неспокойные, не хотят отпустить, уцепились за сердце, царапают злыми когтями.
Трудно примириться с виной. Трудно простить себя самого, особенно если виниться не в чем. Вот и бродит Бабник смурной, ищет покоя, да только куда там! Тени-то всё равно при нём, не отпеть, не отмолить, не отвадить. Сам им сердце сует, нате, ешьте…