Стал я обиходным полотенцем, свергли меня с престола, но я не в обиде. Помню я прикосновение шёлковых щёчек детишек после умывания, помню, как вытирал влажные носики и лечил содранные коленки.
Помню твёрдые мозоли на горячих мужских ладонях, все в трещинах и морщинах, куда въедалась земля и копоть из кузницы. Помню рубцы от ожогов горячим металлом у хозяина – без этого кузнецу не прожить – и тогда я врачевал, напрягая всю свою льняную прохладу, успокаивал жар, охлаждал раны.
Всем я был нужен. Чуть только кто утащит меня от умывальника, сразу слышны голоса: «Где полотенце? Давайте его сюда!» Десять детей в семье, за всеми разве уследишь? Нужен глаз да глаз.
Шли годы, моих хозяев не стало, их младшая дочь забрала меня к себе в дом, положила в сундук, в память о родителях.
Времена шли трудные, голодные, тканей было мало, пришлось мне снова потрудиться, но я люблю служить людям, в этом моё предназначение.
Прошли тяжёлые дни, стали появляться в доме новые, мягкие, сначала вафельные, а потом и махровые мои собратья. Меня отдали хозяину, а он человек мастеровой, вытер руки с неотмытой смазкой, и въелось в меня масляное пятно. Взрослая внучка, считай моя правнучка, замочила меня в порошке. Ох, и жёг он мне бока, я ёжился, скрипел, пыхтел, но пятно так и прилипло ко мне.
– Надо отбелить его, – услышал я чей-то совет.
– Нет! – закричал я. – Не хочу химии, отбелите меня в снегу, на морозе!
Но никто меня не услышал. Пришлось вытерпеть ещё одну пытку.
– Всё, больше стирать его не буду, – услышал я с облегчением. Ну, думаю, прошли мои мучения, но не тут-то было, главные испытания были впереди.
Стал я замечать, что из дома исчезают старые мои знакомцы, с которыми я жил бок о бок долгие годы, часто зазвучало слово «музей». Понял я, что туда уходят и не возвращаются мои друзья.
– Меня не отдадут, – успокаивал я себя, – кому я нужен? Мало, что ли, полотенец на свете?
И вдруг однажды я услышал, как правнучка моей хозяйки разговаривала с музейщиками, собирая вещи для деревенского музея:
– Это полотенце мне очень дорого, оно домотканое, его хранила в сундуке моя бабушка, – услышал я, – а ткала его и вышивала прабабушка Марья, я отдам его в музей, если только оно будет лежать под стеклом и никуда не пропадёт.
– Не отдавай меня! – закричал я что было силы, но получился только лёгкий шорох ткани.