Когда закончился парк, в котором из новинок он заметил только новые ворота, на глаза попалась пивнуха. Может, остальные называли её баром или пабом, но Андрей расценил пивнухой. Или кабаком, как любил говорить коллега с прежней работы.
Уже через два часа таксист с недовольным лицом и кривой спиной довёз его до материного дома. Недовольство водителя вытекало из необходимости возить пьяных уродцев, вроде этого. Но кто виноват, кроме него самого? Пассажир попытался сказать что-нибудь приятное на прощание, вроде: “Не переживайте, все мы в одной куче говна тонем”. Только язык не смог связать и слова. Молча Андрей побрёл в подъезд.
Тихо, как ему показалось, он зашёл в комнату. На большом диване хватило места и матери, и Саше. Они спали по-разному, в слабом свете из коридора он видел отличия. Никак не мог отделаться от мысли, что мать выглядела человеком, ожидающим смерти. А Саша уютно сопела на боку, отвернувшись к стене.
Переключившись на окно, он увидел старую комнату, какой она была в раннем детстве. Мебель стояла по-другому. Сейчас вместо занавесок висели жалюзи, но эта комната осталась той же комнатой, в которой ему было одиноко. Хреново расти в девяностые, это Андрей усвоил хорошо; люди прожигали каждый день, не надеясь на завтра. Или только ему не повезло расти в таком окружении? Точно нет, он знал похожие истории.
Когда родители уходили, а фильмы с Джеки заканчивались, становилось неспокойно. И не хватало мамы. С отцом было как-то проще, ведь он всегда работал, всегда был не дома. Когда становилось совсем нестерпимо, Андрей вставал с кресла-кровати, подходил к этому окну, отодвигал занавески и, вытягиваясь струной, кричал. Изо всех сил кричал.
Он хорошо помнил, как мать говорила, что, если он будет плакать, она оставит его, уйдёт. В один раз ему стало особенно страшно. И кричал он особенно сильно:
–Мама! Мама, прости меня! Мама, вернись! Я больше не буду плакать!
Тут же плакал, но надеялся, что она не узнает. От крика звенело в ушах. Он до сих пор помнил это, даже пьяным скотом. А чтобы не зажимать себе уши от болезненного звука, хватался руками за пижаму, вытягивался ещё сильнее и старался кричать ещё громче. Бедные соседи, легко игнорировавшие истошные мольбы четырёхлетнего ребёнка. Он ведь часто кричал, но всегда без последствий. Разве что иногда получал за это от родителей, которым жаловались сами соседи.