– Я тоже люблю тебя, доченька. Скоро все это закончится, – сказала она, предположив, что печаль в моих глазах связана со страданиями, которые я каждый год испытываю в этот день.
Я поднялась на ноги и шагнула за спинку кресла, чтобы обнять Брана, прижать его к себе покрепче и насладиться моментом, растворившись в его объятиях.
– Эстрелла, что происходит? – спросил он, отстраняясь и вглядываясь мне в лицо.
– Берегите друг друга, – сказала я, многозначительно глядя на него.
Бран не успел мне ответить, потому что заговорил Верховный жрец. Его голос резко разнесся по саду, как щелканье кнута, и все замолчали.
– Избранная, пожалуйста, выходите!
Я вырвалась из объятий брата, медленно повернулась и глубоко вздохнула. Повернувшись лицом к Завесе, я остановила взгляд на том месте, где меня ждал Верховный жрец, зажавший в руке церемониальный кинжал. Это был тот самый клинок, которым четырнадцать лет назад перерезали горло отцу.
Затем я перевела взгляд на лорда Байрона, стоявшего, прижав руки к бокам, рядом с Верховным жрецом. У него было отстраненное, сдержанное выражение лица. На нем не отражалось ни единой эмоции, ни намека на испытанное им разочарование – лицо стоика.
Еще раз вздохнув, я сделала первый шаг навстречу своей смерти.
– Эстрелла, – произнес Бран странно спокойным голосом, когда до него начало доходить, что происходит.
Еще один шаг, и глаза односельчан уставились на меня, по толпе пронесся шепот. Отец избрал для жертвы представителей двух поколений из одной семьи – такого еще не бывало.
– Эстрелла! – крикнул брат, когда я сделала третий шаг.
Я шла сквозь толпу собравшихся людей, которые расступались, открывая мне прямой путь к Завесе. Никто не хотел стоять на пути выбранной жертвы. Никто не хотел рисковать, привлекая к себе внимание.
– Нет! Только не моя девочка! – закричала мать у меня за спиной.
У нее дрожали руки и голос, и слова, дребезжа, догоняли меня. Но я зажмурилась и продолжила идти вперед. Никто из нас и подумать не мог, какая судьба была уготована мне. Но когда я двигалась вперед сквозь толпу, которую, казалось, окутало туманом, последние слова моего отца звенели в моих ушах.
Улетай на свободу, Маленькая птичка.
А я так и не улетела. Продолжала жить той жизнью, которую он ненавидел каждой частичкой своего существа, но что-то внутри мне подсказывало, что свобода совсем рядом.